Уилбур Смит - Божество пустыни
Я продолжал распоряжаться и отдавать приказы, не давая им возможности заговорить о царевнах. Не хотелось сознаваться, что у меня самого нет с ними никакой связи и я понятия не имею, как им живется в серале.
Когда мы достигли порта, я был поражен тем, что даже на этой стороне острова, защищенной от вулканической деятельности горы Кроноса, море так разбушевалось, что волны перехлестывали через стену гавани и ярились на якорной стоянке. Однако Зарас и Гуи приняли все возможные предосторожности для защиты своих кораблей. Они привязали их к стене гавани прочнейшими двойными канатами и увешали кранцами, сплетенными из канатов, чтобы они не пострадали от столкновений друг с другом или со стеной.
На борту каждого корабля оставалась только небольшая якорная вахта. Остальные в качестве гостей начальника гавани укрылись в складах на берегу. Начальника гавани звали Поймен, и он был типичным минойцем, меланхоличным и унылым.
В первый же вечер он пригласил меня и моих старших воинов поужинать с ним. Меня удивило такое радушие. Позже я узнал, что он не только начальник гавани, но и важная птица в минойской разведслужбе и постоянно отправляет в Кносс доклады о нас, египтянах.
Еда, приготовленная на его кухне, была пересоленной и пережаренной, вино некрепким и кислым. Разговор за столом шел прозаический и неинтересный; главной темой было землетрясение и вызванная им буря. Мне очень нужно было на что-нибудь отвлечься, и я спросил собравшихся:
– В чем причина землетрясений и вулканических извержений?
Никто не сомневался в том, что это наказание человечеству за преступления или оскорбление богов.
– Но какое преступление столь серьезно, что влечет подобное наказание? – наивно спросил я, и мне трудно было сохранять серьезность, когда я слушал их разнообразные и нелепые ответы, содержащие огромный перечень проявлений человеческой хрупкости и божественного высокомерия.
Но наконец и эта тема истощилась и тогда я спросил:
– Как мы можем искупить перед богами свои преступления?
Все повернулись к начальнику гавани, старшему представителю Верховного Миноса среди присутствующих. С умной миной он поучительно сказал:
– Не нам определять волю богов. Только Верховный Минос, да будет вечно благословенно его имя, способен на такую мудрость. Однако мы можем радоваться, зная, что его верховное святейшество уже определил причину божественного гнева и принес жертву. – Он наклонил голову, прислушиваясь к реву бури за стенами склада. – Слушайте! Буря стихает. Гнев богов утолен. Завтра к этому времени море будет спокойно, а гора тиха.
– Как Верховному Миносу удается так быстро ублаготворить богов? – безжалостно продолжал я развивать тему.
– Так, как это угодно каждому из них, – ответил он, пожав плечами, с высокомерным выражением. – Конечно, благодаря жертвам!
Если бы не предостережение Торана, я, возможно, вступил бы на опасную почву, расспрашивая о природе Верховного Миноса, но я прикусил язык. Начальник гавани отвернулся и начал оживленно обсуждать с помощником виды на рыбную ловлю после бури.
У меня осталось неприятное ощущение, что убийство зубра и божественный гнев Кроноса последовали друг за другом слишком быстро, чтобы быть простым совпадением.
А какие жертвы потребовались от Миноса, чтобы умилостивить Кроноса? – подумал я.
К новому рассвету волны уже не били в стены гавани Кримада, и Зарас с Гуи смогли продолжить подготовку к нашему морскому походу на гиксосов.
Через шесть дней в гавань Кримада прибыли шесть трирем, переданных мне помощником наварха Гераклом. Буря унесла их далеко на восток, почти к острову Кипр. У них кончилась вся пресная вода, и гребцы совершенно выдохлись.
Я дал критским экипажам три полных дня отдыха и постарался, чтобы у них было вдоволь пищи и оливкового масла и вино в разумных количествах. Они приняли это очень хорошо. Когда время отдыха завершилось, я начал упражнения с обеими флотилиями.
Главная проблема, которая встала перед нами, была языковой, но я позаботился, чтобы на борту каждого корабля было по два переводчика и чтобы сигналы флажками имели одно и то же значение для минойцев и египтян.
В обе флотилии были набраны опытные мореходы, и неделю спустя они уже могли выполнять сложные маневры: плыть в строю и создавать боевые построения. Минойцы вскоре научились высаживать колесницы и пехоту через прибой и принимать на борт людей, лошадей и повозки после вылазки.
С более близким знакомством между египтянами и минойцами расцветали отношения дружбы и товарищества. Я создавал из них единое сплоченное маленькое войско, зная, что очень скоро придется выпустить их на гиксосов. Конечно, главной моей заботой было определить, где я смогу нанести врагу набольший урон.
Хорошая разведка выигрывает битвы раньше, чем выпущена первая стрела или выхвачен из ножен первый меч.
Затем в гавань Кримад внезапно пришел маленький ветхий дау. Его паруса были изорваны и выпачканы, весь корпус покрыт полосами человеческих испражнений. Экипаж, состоявший из восьми человек, непрерывно вычерпывал воду, чтобы дау не пошел ко дну. Эти люди казались скорее пиратами, чем моряками. На корабле не было флагов, и он так низко сидел в воде, что, казалось, вот-вот затонет. Ни один пират не взглянул бы на него дважды, что, по-видимому, и позволило дау благополучно прийти оттуда, откуда он отплыл.
С другой стороны, я не настолько наивен или высокомерен, как обычный пират. Чересчур ужасно было состояние корабля, чтобы я принял это за чистую монету. Я почуял в этом умысле старого лиса и приказал Зарасу посадить в пять шлюпок вооруженных людей, чтобы немедленно высадиться на дау.
Едва только наши шлюпки вышли из гавани, незнакомый корабль спустил паруса и поднял египетский флаг. Зарас на буксире привел его в гавань и привязал к стене, чтобы уберечь от затопления.
Предполагаемого капитана за руки и за ноги вытащили на пристань, и он потребовал встречи с вельможей Таитой. Я появился, деланно хмурясь, и приказал дать ему двадцать ударов хлыстом, чтобы он знал, кто в этой гавани имеет право требовать. Бедняга упал на колени, прижался лбом к причалу и пальцами левой руки сложил опознавательный знак. Мы с Атоном начали использовать этот знак много лет назад, когда оба еще были рабами.
Я отменил порку. По моему приказу его бесцеремонно притащили в мою каюту на борту флагмана «Ярости». Когда его привели, я отпустил стражу и велел слугам принести горячей воды, чтобы пленник мог вымыться, и свежий хитон взамен его вонючих тряпок.
– Как тебя зовут, друг? – спросил я, когда мой повар принес нам блюдо моллюсков со свежим тунцом, а я вынул деревянную пробку из амфоры с этрусским вином.
