Андрей Волос - Возвращение в Панджруд
Калами фыркнул: по мере того как он защищал от нелепых придирок строку за строкой, градус его спеси повышался.
— Мы что же теперь, всю касыду по строчке будем разбирать? Нехорошо. Хоть я и не понимаю, что можно не понимать в этом сравнении, — снова фыркнул, а теперь еще потряс головой и мученически закатил глаза. Джафар терпеливо ждал ответа. — Вы, учитель, лучше меня знаете, что такое сравнение... сравнение бывает по качеству, по взаимозаменяемости, воображаемое сравнение, сопряженное сравнение... что тут непонятного? — И в подтверждение своей правоты снова пропел недовольным и наставительным тоном: — Ты как ого-о-онь око-о-онца!
— Что это значит? — спросил Джафар. — Вы хотите сказать, что случился пожар? Иначе как объяснить, что оконце загорелось?
— При чем тут пожар?! Ну при чем тут пожар, учитель! Странник возвращается домой после многолетних скитаний! Он поднимается на холм — и видит лежащее внизу родное селение. Солнце давно скрылось за грядой... темнеет... рисинки первых звезд проклюнулись на шелке темно-синего неба. Бедный путник! он устал! у него нет сил! Но там, вдали, забрезжил огонек — это пламя очага в его родном доме. Он видит его — и один только взгляд, один только взор, одна только мысль о нем прибавляет ему мужества. И вот уже он бодро шагает дальше, радуясь близкой встрече с женой и детьми. С волнением представляет себе, как обнимет мать, как прижмется щекой к щеке отца. Что непонятного? Этот огонек в окне — наш эмир!
— Ах, дорогой Калами, как вы говорите! — вздохнул Джафар. — Заслушаешься.
— Пишу я не хуже, — буркнул поэт.
— Ну да, — вздохнул Царь поэтов. — То есть, как я понял, вы хотите сказать, что наш эмир для нас — это свет в оконце. Тогда так и напишите. Просто и ясно: свет в оконце. По крайней мере все поймут, что вы имеете в виду.
Калами снова фыркнул.
— Вы, учитель, как будто сами не понимаете. Есть же понятие размера! “Как свет в оконце” никуда не лезет.
— Напишите “будто”. “Будто свет в оконце”. В этом есть и другая выгода: одним “тыкаком” меньше станет.
— Ты как луна для нас, ты будто свет в оконце, — пробормотал Калами и вдруг оживился: — А что? Неплохо! Довольно удачно вы сказали!
Джафару отчего-то вдруг представилось, что поэт протянет руку и в припадке благодушия одобрительно потреплет по щеке своего небесталанного собеседника.
— Ну хорошо, — резко сказал он, отгоняя дикое видение. — Дорогой Калами... видите, если поразмыслить над каждым словосочетанием, можно кое-что улучшить. Поэтому я все-таки попрошу вас еще разочек ее...
— Вы же знаете, учитель, как мне тяжело живется, — тускло перебил его Калами.
Он ссутулился и снова стал понур и несчастен.
— Не везет мне с этим, учитель... а вы же сами знаете, как должен жить поэт, чтобы у него получались хорошие стихи. Помните, вы зачитывали на собрании из какого-то трактата? Дом поэта должен быть хорошо убран и приспособлен для всех времен года. Нужно иметь при нем тенистый сад, а в саду — холм для прогулок... пруд, полный кувшинок... и фонтан. И прислуга у него должна быть, и переписчики... я же помню, учитель, вы читали. А у меня что? Кибитка тесная... летом жара несусветная, зимой зуб на зуб не попадает. Мне так нужны деньги! Позвольте, учитель, я все же прочту касыду на завтрашнем собрании. Может быть, эмир пожалует мне хотя бы пятьсот дирхемов. Вы же сами знаете, он ничего не понимает в нашем деле!
— Когда речь идет о его баснословных милостях, — громко заговорил Джафар, заглушая последние слова Калами, — эмир не знает числа меньше тысячи!
Сидевшие по углам одновременно подняли головы: голос Царя поэтов гулко разнесся по залу.
— Это во-первых, — тихо сказал Джафар. — Во-вторых, не стоит рассуждать о том, насколько верно способен эмир оценить поэтические таланты своих рабов... не правда ли? Честное слово, не стоит этого делать. В-третьих, дорогой Калами... я готов помочь вам. Пришлите кого-нибудь ко мне домой ближе к вечеру, я передам денег. Но рисковать мнением господина Балами я не могу. Если господин Балами разочаруется в моей способности организовать достойное течение поэтической жизни при дворе достославного эмира Назра, он предложит эмиру назначить Царем поэтов кого-нибудь другого. Например, Шахиди. Вам этого хочется?
Автор злополучной касыды пожевал губами. Шахиди был его злейшим врагом.
— Поэтому давайте с вами так договоримся, — еще мягче сказал Джафар. — Во-первых, повторяю, пришлите кого-нибудь за деньгами. Во-вторых, поправьте то, что мы сегодня обсудили, и через пару дней приносите новый вариант. Поймите, дорогой Калами, я не могу переписывать все ваши стихи. Я переписал две ваши большие касыды, но теперь, мне кажется, вы сами можете эту...
— Господин Гурган одобрил эту касыду, — сухим голосом перебил его Калами. — Господин Гурган считает, что в ней верно отражены вопросы веры!
Джафар осекся.
Опять он, глупец, забыл, что для поэта слава дороже денег.
Однако мнение господина Гургана, приводимое в качестве аргумента при разговоре о поэзии, — это нечто совсем новое. Прежде именем господина Гургана можно было добиваться назначения на какую-нибудь должность. Или, наоборот, пытаться свалить того, кто эту должность занимает... то есть почему наоборот?.. вовсе не наоборот, а именно для того, чтобы занять ее самому.
— Ах, вот как, — задумчиво сказал он. — Спасибо, что вы сообщили мне об этом. Мнение господина Гургана чрезвычайно важно для меня. Но все же я, должно быть, не получил неких важных известий... что, разве господин Гурган уже назначен Царем поэтов? На самом деле? Отныне именно его волей определяется порядок чтения стихов эмиру?
Калами вскинул затравленный взгляд.
— Нет? Еще не назначен? Тогда отношение господина Гургана к вашим произведениям — это дело личного вкуса господина Гургана, будь он здоров и благополучен. И ничего больше. До свидания. Дафтари, прошу вас!
Дафтари уже стоял наготове у колонны, мелко кланяясь и то плотно скручивая, то вновь развивая свой свиток.
Калами тяжело поднялся, шагнул было, остановился.
— Позвольте, я расскажу вам одну историю.
Голос его подрагивал.
— Короткая история, высокоуважаемый Джафар... можно?
— Разумеется. Слушаю вас.
— Там, где я жил в детстве, водились львы... понимаете? Львы.
— Я понимаю, — кивнул Джафар. Он уже жалел о своей резкости. — Львы.
— Да, так вот. Однажды мы с братом пошли в соседнее село... отец послал отнести мелкий долг тамошнему дихкану. Мы поднялись на холм. Под холмом текла река. Даже не река... ручей. По камням можно перейти. К концу лета он почти пересыхал. И увидели льва. Он лежал у реки... большой такой лев.
