Тайны угрюмых сопок - Александр Михайлович Минченков
Лаптев и Никитин, вкусив лёгкий хлеб от хищений золота, отбросили свои былые намерения о развитии частной деятельности, посчитав их никчёмными заботами из-за хлопот, а тут сами по себе — воруй, сбывай металл и живи, наслаждаясь благами. Многие старатели во время погрузки породы и её промывки, заметив какой самородок, украдкой поднимали и прятали, за всеми не уследишь. А тем более часть из них были в сговоре меж собой умыкнуть золотники, отдельно от общеприискового металла, а похищенное золото несли на сбыт, а иные и пропивали или обменивали на что-либо — менял и скупщиков разного рода помимо золото-приёмной кассы хватало.
За несколько сезонов с поличным в хищении золота были уличены несколько старателей. Всех отправили на каторгу, дабы держать остальных в страхе пред неизбежным наказанием. Но это не помогало, руки рабочих тянулись к жёлтому металлу — авось пронесёт, и оно имело притягательную силу. При сдаче же приёмщикам говорили: нашли не в местах разработок. А не пойман — не вор. Изловили и несколько старателей-одиночек, старавшихся скрытно на речке, на границе между Спасским и Вознесенским. Одни имели только промывочные лотки, другие наряду с лотками таскали примитивные миниатюрные бутары. Люди были из разных мест. У них изымалось намытое золото и инструменты, и с угрозами расправиться с ними без суда и следствия гнали с месторождения. Напуганные, они покидали участки, а вновь их могли увидеть на других речках, где открывались новые прииски. Что с ними происходило там, можно было лишь догадываться.
Напрягаться на горных работах Лаптева и Никитина не прельщало. Пять лет подряд они предлагали свои услуги сторожить приисковое хозяйство. Прибывали на Спасский за месяц до окончания сезона добычи и работали наравне со всеми. А по завершении промывки оставались на зимовку. Но в последний сезон они, получив полный расчёт, ударились в размышления, а не уволиться ли с прииска и наняться на прииск Вознесенский?
— Хватит в одном огороде копаться, пора бы и в другом золотишком заняться, — резюмировал Лаптев, а Никитин не согласился:
— Тута мы примелькались и доверие имеем, а на Вознесенском людьми новыми окажемся, присматриваться начнут, пригляд строже.
— Тоже верно. Олёкминских мужиков мало осталось, в основном на другие прииски перекинулись, на ближние, а всюду больше всё пришлые, с других земель понаехали. Ладно, пока здесь пороемся, потом на Малый Патом махнём, там вроде как золота тоже немерено найдено, будет где развернуться, да и от Мачи недалече.
О своём намерении высказали начальнику прииска, хотя и решили остаться на Спасском. У Тихомирова это вызвало недоумение: чем лучше им будет на другом месте, когда условия и оплата за труд одинакова? Первакова же рвение Лаптева и Никитина, в конце концов, насторожило: «Почему их прельщает зимовка в приисковом посёлке?» Подозрение подмывало и то, что весной он не видел у них добытую пушнину, значит, с ловушками не занимались, бездельничали, если не считать исполнение сторожевых обязанностей. А вот золото зачастую несли в золотоприёмную кассу. Откуда оно у них? Во время работ не замечены и даже принародно поднятые самородки передают руководству, а зимой, когда порода замёрзла, а речка покрыта льдом, золото взять невозможно. Но металл сдавали, хотя и с оглядкой, иной раз сходились в цене и с приезжими скупщиками. «Так откуда ж? Может, кого обирают? Однако на них никто не жаловался. А может, обиженные побаиваются и молчат? Оба приятеля сбывают, получают деньги, живут не безбедно и шикуют на широкую ногу…» — вдавался в размышления Севастьян.
Возраст двух приятелей давно говорил о женитьбе, но к этому оба относились с прохладцей. Без женщин не скучали — кратковременно проживали либо с одинокими, либо находили с лёгким поведением, всем им нравились угощения и не отказывались от денег, а Лаптев и Никитин финансы имели и в глазах женщин выглядели благодетелями. В посёлке же никому не было до них дела. Из Олёкминска они перебрались три года назад, выстроив себе хаты на Маче. Не своими руками дома рубили, чужими, было на что работников нанимать.
А загодя как Лаптев и Никитин покинули село, в один из летних дней вдова Ксения Осипова, побывав на могиле мужа, пришла в удивление — холмик был заново сформирован, тронутая земля потревоженной, как только что взрыхлена. «С чего это? Почему так? Кто мог это сделать? Кому понадобилось поправлять могилу?» — терялась в догадках Ксения. Рядом могила Фомы Осипова выглядела нетронутой. Вернувшись в село, поделилась со свояченицей, та знать ничего не знает, да и была б в ведении, не смолчала. Обратилась к бабке Агафье — знахарке тёмных и светлых сил, гадала, предсказывала, знала обряды и поверья, могла заговорить от испуга, грыжи и других недугов.
Выслушав Ксению, бабка Агафья побывала на кладбище и вынесла вердикт: «Какая-то нечистая сила Никитушку посетила, а опосля наружу вырвалась, потревожив землю, но за собой прибралась, а вот что ей до тела потребно было, ума не приложу. Видишь, у евоного брата Фомы могила не встревожена, так демон мимо прошёл, а можа, ещё прийти задумает. Сложную тяжбу с нечистыми ты мне задала, но ничаво, пошепчу, заговор наложу и угомоню. Ступай, Ксения, домой, только денежку на заклинания вечерком занеси, не переживай, улажу, отведу от лукавого…»
Вдова засомневалась в сказанном, но кто, как не бабка Агафья, рассудит, ведь много чего знает, да и люди к ней по всяческим бедам обращаются. Кто делился меж собою, говорили: помогла; кто пожимал плечами от неведения: на пользу нашептала или само прошло? Но многие склонны были верить, вот и обращались. Отец же Серафим её занятия не одобрял, наставляя прихожан: «Лечить людей полезными травами и снадобьями знающим человеком или лекарями в общественных лечебницах это одно, а чародейство — это другое, оно супротив православия. А коли душа болит, так её только в храме Божьем вылечить можно, и не надо искать чего другого, вера вселяет надежду, вера и на путь истинный ставит, сила в ней неимоверная заложена».
В этот сезон Лаптев с Никитиным, как и прошлые разы, вдвоём ехали на лошадях, держа направление на прииск Спасский. Шли вдоль долины Малого Патома, перешли речку Кан, затем Большую Валюхту, а достигнув вершины сопки, откуда брал начало Малый Патом, одолели перевал
