Райнер Шрёдер - Амулет воинов пустыни
Они остановили свой выбор на тяжелом, невзрачном экипаже. Каштановый лак, которым были покрыты деревянные стены кареты, местами совершенно облез. Изнутри карета выглядела не лучше. Над ее мягкими сиденьями основательно потрудились если не крысы, то тучи моли. Но колеса и ходовая часть кареты особых опасений не внушали.
Когда хозяин назвал цену, Герольт охотно предоставил Тарику возможность поторговаться, и тот блестяще проявил свои левантийские таланты. В итоге продавец получил за карету гораздо меньше, чем хотел изначально. Эта история повторилась при покупке лошадей — торговой хитростью Тарик превзошел и второго торговца. Для упряжки рыцари купили двух рыжих лошадей. Судя по их сложению, это были не очень резвые, недостаточно сильные и выносливые животные. Для верховой езды рыцари приобрели пару буланых коней.
Когда закончился утомительный торговый спор и дело дошло до расчета, лошадник попытался обмануть Тарика.
— Пардон, — вопросительно произнес тот при виде полученной от лошадника сдачи. — Кажется, вы заблудились в собственном кошельке.
Здоровый как бык лошадник сделал удивленное лицо.
— В чем дело? Вы что, не умеете считать? Я дал вам четыре серебряные монеты сдачи, как мы и договорились.
— Это и в самом деле четыре серебряные монеты, — спокойно ответил Тарик. — Но, должно быть, у вас ослабли глаза. Вы не заметили, что края этих монет аккуратно обрезаны.
Герольт внимательно посмотрел на слитки серебра, лежавшие в протянутой руке друга, и тоже заметил срезы. Трюк с обрезанием монет по краю, из-за чего их вес снижался при сохранении номинальной стоимости, торговцы использовали не только во Франции. Себе они оставляли серебреники и золотые в том виде, в каком их отчеканили на королевском монетном дворе, а расплачивались монетами, края которых тщательно обрезали.
— Вес этих четырех слитков равен весу трех полноценных, необрезанных монет, — настаивал на своем Тарик. — Хотя их действительно четыре, вы, любезный, должны нам еще одну такую чахоточную монету. Уверен, что в вашем кошельке она найдется.
— Что вы говорите! — лошадник наморщил лоб и наклонился, чтобы внимательнее разглядеть выданные им же монеты.
— Несите весы, если никак не увидите, — предложил Тарик. — И давайте сравним их вес с весом четырех необрезанных серебряных монет из нашего кошелька. Охотно их для этого предоставлю.
Сообразив, что от Тарика ему так просто не отделаться, лошадник состроил гримасу изумления.
— Черт возьми, кажется, вы правы! Чума на дом мошенника, всучившего мне эти монеты! Но пусть не ляжет темное пятно на мое честное имя и не понесутся слухи о том, что со мной нельзя совершать честные сделки.
И лошадник действительно на удивление быстро отыскал в своем кошельке пятую монету.
— Вовремя ты его раскусил, Тарик. Я бы ничего и не заметил, — похвалил Герольт друга, когда рыцари покидали двор ловкача-лошадника, уводя с собой четырех лошадей с седлами, попонами и упряжью. — Сегодня ты сберег нам кучу денег. Послушай, а ведь ты похоронил в себе купеческий талант.
Тарик улыбнулся.
— У меня на родине говорят: «Всегда помни о волке и держи наготове палку для него». Торговцы лошадьми часто бывают опаснее волков.
Друзья отправились к каретнику, чтобы запрячь рыжих лошадей и в своем старом облезлом экипаже вернуться к «Марии Селесте». Там их уже давно и с нетерпением ждали.
Внезапно Тарик тихо рассмеялся.
— Что тебя развеселило? — поинтересовался Герольт.
Левантиец весело взглянул на товарища.
— Я попытался представить лицо Беатрисы, когда она увидит одежду, которую мы купили для нее и ее сестры.
— Ну что ж, будем надеяться, что она просто устроит нам сцену, а не оторвет головы, — ответил Герольт, улыбаясь от уха до уха.
Беатриса действительно вышла из себя. Это случилось, когда в своей каюте она рассмотрела поношенные вещи, купленные для поездки в Париж. К сожалению, поменять их пока было не на что.
— Что это такое? Это не одежда! Это грубые, бесформенные мешки! — ругалась она, расшвыривая вещи по каюте. — Если вы считаете это панталонами, вас поразила слепота! Еще никогда в жизни я не держала в руках такие мятые, растянутые чулки! Господи, да они еще и кусачие!
— Успокойтесь, — попытался смягчить ее Герольт. — Должно быть, это одежда бедняков. Ведь вы знаете, зачем она нужна.
— С «одеждой бедняков» я бы еще смирилась! Но эти заплатанные лохмотья не заслуживают даже такого названия! — кричала Беатриса. От гнева ее лицо покрылось красными пятнами. — А эти дырявые, обтрепанные соломенные шляпы! Вы, вероятно, подобрали их на куче отбросов! Они ужаснее, чем шляпы, в которых поденщики работают на полях! Это уж слишком, господа рыцари!
С этими словами Беатриса воздела к потолку кулаки, будто собиралась пустить их в ход.
— Многие набожные паломники, которые возвращаются в Европу, бредут по дорогам в таких же убогих одеждах. А именно за паломника мы и собираемся вас выдавать, — пожал плечами Герольт.
Тарик, который стоял в дверях рядом с немцем и наблюдал за этой сценой веселым взглядом, самодовольно заметил:
— Да, сладость мирская обычно бывает приправлена желчью. А собравшийся лететь к Луне на крыльях бабочки далеко не улетит. Такова жизнь!
Беатриса сердито посмотрела на него.
— Избавьте меня от ваших изречений, Тарик эль-Харим, — прошипела она. — Я не расположена к шуткам.
Тут в каюту протиснулся Морис. На лице его была написана решимость.
— Довольно, Беатриса, — твердо сказал он. — Герольт и Тарик купили вам и Элоизе вещи, необходимые для маскировки. Никто не заставляет вас надевать эти одежды. Но если вы собираетесь ехать в Париж с нами, вам придется их надеть. В противном случае наши пути разойдутся, и вам придется добираться до столицы самостоятельно.
Не дожидаясь ответа, он повернулся и вышел так же стремительно, как и вошел.
В первое мгновение Беатриса замерла, будто пораженная громом. Потом она рухнула на койку, закрыла лицо ладонями и безутешно заплакала.
— Каждый учится только за свой собственный счет, — сухо заметил Тарик, когда они с Герольтом вышли из каюты сестер Гранвиль.
— Да. Но все-таки мне ее немного жаль, — вздохнув, сказал Герольт. — Для изнеженной дочери купца эти испытания не из легких.
Левантиец не счел такую снисходительность уместной.
— Я сейчас вспомнил одну старую пословицу, хорошо известную у меня на родине: «Того, кто недоволен своим несчастьем, постигнет еще большее несчастье». Уверен, что и она придет к этой мысли, когда успокоится.
