Джеймс Джексон - Кровавые скалы
— О чем вы задумались, святой отец?
— Пытаюсь связать концы с концами.
— Лето уходит. А вместе с ним и турки, Жан Паризо.
— Боюсь, вскоре уйду и я.
Рыцарь Большого Креста Лакруа смочил горящий лоб великого магистра. Идя на поправку, он последовал зову, вышел из лечебницы, чтобы облегчить страдания друга и командира. То были мрачные, безрадостные дни одиночества. Горячка и бред сменялись периодами просвета, спокойствие — страшными судорогами. Ла Валетт слабел на глазах. А вместе с ним его влияние. Ложе магистра в мрачных стенах Монастырской церкви оккупировали выжившие апостолы. Четверг, 6 сентября 1565 года, сто десятый день войны. Близился конец.
— Жан Паризо, мы, оставшиеся рыцари Большого Креста и командоры ордена, настаиваем на твоем переезде в Сент-Анджело.
— Я уничтожил подъемный мост. На то были причины. И, пока жив, я останусь здесь.
— Доколе предатель не обнаружен, удивительно, что ты вообще дышишь.
— Что может быть опаснее лекаря с ножом в руке, который делает мне кровопускание? Я готов разделить участь остальных.
— Я не готов. У дверей церкви стоит стража. Пажу велено поить тебя водой только из запечатанного сосуда. Всю предназначенную тебе еду сначала будут проверять.
— Вы еще удивляетесь, почему я раньше не известил вас об угрозе моей жизни? — Стоило Ла Валетту рассмеяться, как он тут же зашелся кашлем. — Я не нуждаюсь в страже, которая будет защищать меня от своих братьев. Пошлите их на крепостные стены, там они принесут больше пользы.
— Я молю простить меня за отмену прежнего приказа.
— Может, наш злодей погиб, а может, он уже давно на том свете.
— Повторяю: я не хочу рисковать.
— Для испытанного в боях воина ты слишком робок.
— Я лишь стараюсь не забывать о своем долге перед орденом и великим магистром.
— Прими мою благодарность. Однако я под надежной зашитой месье Гарди.
— Ты сейчас лежишь пластом.
— А может, это вовсе и не яд, а старческая немощь? Раны или преклонный возраст? Как ты можешь судить о причинах моего недужного состояния?
— Меня обо всем известили, Жан Паризо.
— Не было нужды.
— Молодой Гарди умен, изобретателен, энергичен, способен поднять боевой дух. Для тебя и для меня он все равно что сын и брат, мы с тобой видим в нем себя в молодости. Но он не из рыцарей, он не способен постичь козни Священного собрания. Затевается злодейство. Вот чего следует остерегаться, Жан Паризо.
Ла Валетт тронул друга за плечо.
— Что моя жизнь в сравнении с упрочением веры?.. Месье Гарди захватил осадное орудие язычников, установил на нем пушки и расстрелял их оттуда. Теперь я могу спокойно уйти, мне есть кому довериться. Им и их воле к победе.
— Всем сердцем надеюсь, что будет так, Жан Паризо.
— Неприятельский флот потопят бури, их войско поразит мор. Так или иначе, врагу суждено исчезнуть.
— Но если они все же решат остаться, нам ни за что не устоять.
— Как бы то ни было — свой пост я не покину.
Прогремел разрыв сигнальной петарды, в небо над стенами Биргу взмыли заряды. Отчетливо прозвучали три залпа. Они стали ответом на сообщение из Мдины. Ошибки быть не могло. Выпрямившись, великий магистр сел на постели. Было заметно, каких огромных усилий это ему стоило. Снаружи раздались ободряющие крики.
Позабыв об этикете, в помещение ворвался герольд:
— Ваша светлость, корабли! К нам идет подмога!
Ла Валетт бессильно рухнул на подушки.
На сушу высыпали кони и люди. Над морем не успел рассеяться туман, волны величаво накатывались на берег, но в северных бухтах Мгарр и Мелльеха высадка шла полным ходом. Через ложбины пробиралась кавалерия и пехота, чтобы взять под охрану береговой плацдарм для предотвращения атаки турок. Дон Гарсия де Толедо, вице-король Сицилии, почтенный человек со странностями, доказал это месяцами увиливаний и оправданий. Ему не было нужды тревожиться. Оставшиеся силы Мустафы-паши догнивали на Марса; вселявший страх флот адмирала Пиали заперт на якоре в Марсамшетте и Марсасирокко. Более подходящего момента для вторжения и быть не могло.
Войско Христово стремительно продвигалось в глубь страны к Мдине и ее предместью Рабату. Там оно станет на квартиры, там же встретит ожидаемый удар противника. Две сотни рыцарей и восемь тысяч пеших воинов. Силы небольшие, всего лишь часть обещанных. Но на них возложили священную миссию отмщения, у них нет иного выхода, кроме как геройски сражаться.
Сведения гибнущим гарнизонам Биргу и Сенглеа передавались выстрелами сигнального орудия и через мальтийцев-пловцов. Оттуда тоже поступали сообщения. В живых было от силы несколько сотен, да и те большей частью раненые, им ни за что не выдержать натиска османов. От подмоги зависело все. Прибывшие раздумывали. Можно внять мольбам осажденных и немедленно атаковать расположившегося лагерем неприятеля. Но их мало, а риск поражения, напротив, слишком велик. Испытанный в боях предводитель рыцарей Асканио де ла Корна призывал к осмотрительности. Его помощник Альварес де Санде, ответственный за испанский полк Неаполя, ратовал за ночную атаку. А Винченти Вителли, командующий отрядом, состоявшим из итальянских проходимцев да собранных по всей Европе авантюристов, предлагал расправляться со всеми язычниками без разбору. Главной задачей было собрать все силы воедино.
Мустафе-паше претила идея объединения сил. Он успел наглядеться на галеры дона Гарсии, спокойно шествовавшие мимо Большой гавани и всем своим видом демонстрировавшие поддержку осажденным. Естественно, что задержаться на Мальте было огромным риском. Христиане высадились с намерением воздать должное врагу, и сил у них для этого хватает. Вряд ли стоит пытаться избежать неотвратимого, вступить в открытую схватку с темными силами неверных. Их наберется не меньше двадцати тысяч, а то и больше — и все свежие силы, рвущиеся в бой, готовые разбить турок, чтобы от них и следа не осталось. Не мог Мустафа-паша состязаться с ними. Его люди выдохлись, у них едва хватало сил даже дотащиться до кораблей и погрузиться на них. Если бы только Пиали позволил ему овладеть северной частью острова. Если бы обеспечил охрану подступов. Если бы атаковал силы подкрепления на море. Мустафа-паша знал, кого винить, сознавал масштабы фиаско. Приказ был отдан.
Глава 18
Оглушенные внезапно наступившей тишиной, не успевшие прийти в себя, уцелевшие выползали из дымящихся развалин. Неуверенно, опасливо, будто восставшие из могил скелеты, они брели по опустевшим линиям обороны врага. Они ждали подвоха, западни, ждали, что вот-вот со склонов Коррадино нагрянут османы, что из укрытий на них набросятся янычары. Но лежавший перед ними лагерь был безлюден — турки покинули его. Там, где еще недавно победно реяли знамена и гремели пушки, воцарилось запустение. Разлагающиеся конские туши, обглоданные крысами людские останки. Повсюду валялись котелки, брошенное оружие. Прежние траншеи превратились в братские могилы. Скрип колес пушечных лафетов османов, их мерцавшие во тьме факелы и сигнальные огни не обманули. В воздухе запахло не только падалью. В воздухе запахло победой.
