Алексей Пантелеев - Республика ШКИД (большой сборник)
Впереди по тротуару шли две девушки, лет по шестнадцати, плохо одетые. Девушки о чем-то оживленно спорили. Обгоняя их, Ленька услышал, как одна из них запальчиво сказала другой:
— Ошибаешься, милочка, Энгельс вовсе не с таких вульгарных позиций критиковал моногамию.
Леньке почему-то стало завидно и грустно. Незнакомое слово "моногамия" показалось ему каким-то необыкновенно возвышенным, волнующим, далеким от всего того, чем он жил последнее время. Ему вдруг захотелось учиться, читать, узнавать новое. Захотелось просто делать то, что делают все ребята его возраста: сидеть в классе, выходить к доске, учить уроки, получать отметки...
"Пойду в школу, — решил он. — Не вышло с работой — плевать. Значит, не судьба. Поработать еще успею. Мне ведь еще нет четырнадцати лет..."
Эта мысль немножко подбодрила его. Он зашагал веселее. Но когда, поднимаясь по черной лестнице, он увидел в мусорном ящике разбитую молочную бутылку, он опять вспомнил все, что случилось с ним сегодня на Горсткиной улице.
"Может быть, Краузе уже разыскал меня и сидит у мамы? — подумал он. Нет, не может быть... Ведь он даже не записал моего адреса..."
Но все-таки он чувствовал себя очень неважно, когда, дернув шишечку звонка, услышал, как задребезжал на кухне колокольчик.
Дверь ему открыла тетка.
— Ты что ж это так поздно, работничек? — спросила она строго.
— Почему поздно? — уныло огрызнулся Ленька. — Обыкновенно... кок всегда... работали... Мама дома?
— Дома, — ответила тетка. И почему-то с улыбкой (и с улыбкой зловещей, как показалось Леньке) добавила:
— У нее гости.
...В коридоре на вешалке висела потрепанная кожаная тужурка. Ленька с удивлением осмотрел и даже пощупал ее. Ни у кого из домашних такой тужурки не было.
Он приоткрыл дверь и осторожно заглянул в комнату. За круглым чайным столом под голубым абажуром сидели Александра Сергеевна, Ляля и какая-то полная женщина в сереньком платье и в белом оренбургском платке, накинутом на плечи. Женщина сидела спиной к двери, пила из блюдечка чай и что-то говорила Александре Сергеевне. Голос ее показался Леньке знакомым.
Он скрипнул дверью и вошел в комнату.
— А вот и он сам собственной персоной, — весело объявила Александра Сергеевна.
Женщина торопливо поставила блюдечко и шумно повернулась вместе со стулом.
— Боже ж ты мой! — сказала она, широко улыбнувшись.
И улыбка ее тоже показалась Леньке знакомой. Но все-таки он не мог вспомнить: кто это?
— Здравствуйте, — сказал он, останавливаясь посередине комнаты и растерянно поглядывая на мать и сестру.
— Леша, да неужели ты не узнаёшь? — воскликнула Александра Сергеевна.
— Нет.
— Это же Стеша! — закричала, захлопав в ладоши, Ляля.
Теперь он и сам удивился: как он мог ее не узнать? Правда, Стеша изменилась — пополнела, посмуглела почему-то. В уголках около глаз у нее появились чуть заметные морщинки. Но все-таки это была та же веселая, бойкая Стеша, которая водила его когда-то на прогулки, купала в ванне, рассказывала ему перед сном страшные сказки про царевича Дмитрия и учила его — в "темненькой" у красного деревенского сундучка — начаткам политической грамоты.
От Стеши пахло знакомым, домашним, но кроме того и еще чем-то: резиной, клеем, машинным маслом...
— Его и целовать-то страшно, — говорила она, сильными руками обнимая Леньку за плечи, отстраняя его от себя и с улыбкой разглядывая. — Нет, вы посмотрите, какой кавалер вырос! А? На улице бы не узнала, честное слово!..
Глаза у нее были такие же искрящиеся, веселые, но мелькало в них и что-то грустное, сочувственное, когда она смотрела на Леньку.
— Эх, ты... дурачок... глупенький, — сказала она вдруг и, наклонившись, быстро чмокнула мальчика в щеку около уха.
У Леньки вдруг ни с того ни с сего задергались губы.
— Степанида Тимофеевна, пейте, пожалуйста... остынет, — сказала Александра Сергеевна, и Ленька с удивлением покосился на мать: чего это она вдруг вздумала называть Стешу по имени-отчеству?!
— Леша, и ты тоже — иди вымой руки и садись. Посмотри, с каким роскошным подарком явилась к нам Степанида Тимофеевна!
Посреди стола стояла высокая зеленоватая банка с вареньем или повидлом.
— А мне вот что подарили! — пропищала Ляля, показывая над краешком стола маленький арабский мячик с красным треугольничком на черном шершавом брюшке.
— Да, — сказала Стеша, обращаясь к Леньке, — а тебе не подарю. Не рассчитала немножко. Оконфузилась. Тебе уж небось футбольный надо?.. А? Играешь?
— Нет... я не умею, — промямлил Ленька. Ему действительно никогда не приходилось играть в футбол. Какие там футболы! Не до футболов было...
...Намыливая на кухне серым жуковским мылом руки, лицо и шею, он почему-то вспомнил девушек, которых давеча обогнал на Международном. Потом вспомнился ему Мензелинск, зима позапрошлого года. Юрка, митинг на городской площади и песня о титанах труда, которую пели комсомольцы.
Бодро и фальшиво насвистывая мотив этой песни, он с удовольствием растирал лицо грубым кухонным полотенцем и думал о том, что ему повезло. Он избавлен от необходимости объясняться с матерью. А кроме того, он чувствовал, что с появлением Стеши в его жизнь врывается что-то хорошее, светлое, мужественное и сильное.
Когда он вернулся в комнату, за столом шел шумный разговор. При его появлении разговор оборвался. Он понял, что говорили о нем.
— Степанида Тимофеевна, — сказал он, усаживаясь за стол и принимая из рук матери стакан жидкого чая, — а вы как это нас разыскали?
— Это что за новости еще?! — рассердилась Стеша. — Какая я тебе Степанида Тимофеевна? Может, и тебя прикажешь Алексей Иванычем называть? Как разыскала? А так и разыскала. Ходила, ходила и нашла... А ты что, кавалер, говорят, грузчиком заделался?
Ленька покраснел, смутился, заерзал на стуле.
— Да, Леша, — сказала Александра Сергеевна, — вот и Степанида Тимофеевна тоже считает, что тебе надо учиться.
— Да боже мой, да какие могут быть разговоры! — воскликнула Стеша. Лешенька, да как же тебе, голубчик, не стыдно, в самом деле? Такой способный!.. Вторым учеником в реальное поступил. И вдруг все забросить! Нет, уж ты как хочешь, а я от тебя, господин хороший, теперь не отвяжусь. Изволь поступать в школу...
— Он же не может, он работает, — вмешалась в разговор Ляля.
— Да, между прочим... Ты где работаешь?
— Тут... недалеко... на Сенной, у частника, — забормотал Ленька.
— Я слыхала, что у частника. Где? На какой улице? Как это тебя угораздило такого эксплуататора себе на шею заполучить? Он что, говорят, и договора с тобой не заключил?
