Алексей Пантелеев - Республика ШКИД (большой сборник)
— Я тоже не люблю, — сказал Ленька, хотя до сих пор ему приходилось пить только слабенькое безалкогольное пиво "Экспресс".
— Ну, все равно, зайдем, какао возьмем или еще чего-нибудь.
Ленька замялся.
— У меня, понимаешь, денег нет, — сказал он, краснея.
— Не беспокойся, дружок...
Волков с усмешкой похлопал себя по нагрудному карману.
...Они вошли в кафе, уселись в углу за маленьким круглым столиком. Подошла барышня в клетчатом переднике.
— Что вы хотите, мальчики?
— Дайте меню, — важно сказал Волков.
Он долго, с видом знатока, изучал карточку, наконец заказал бутылку пива, стакан какао, пару пирожных и бутерброд с сыром.
— Ну, вот, — сказал он, потирая руки, когда официантка пошла выполнять заказ. — Я рад, ты знаешь, что тебя встретил.
— Я тоже, — из вежливости сказал Ленька.
— Ты что — все время в Петрограде жил?
— Нет, мы уезжали...
Почему-то Леньке не захотелось рассказывать Волкову обо всем, что с ним случилось за эти годы.
— А ты? — поспешил спросить он.
— О милый мой! Знал бы ты... Мне столько пришлось перенести за это время, что никакому Майн Риду и Жюль Верну и во сне не снилось.
— Папа и мама твои живы?
— Мама жива, а папа...
Волков помрачнел. Тонкие брови его сдвинулись к переносице.
— Не знаю, — сказал он, оглянувшись. — Может быть, и жив еще... Во всяком случае, мама панихид по нем еще не служит.
Левушка принесла на подносе пиво, пирожные, дымящееся какао.
Волков с фасоном опрокинул над стопкой бутылку, отхлебнул пену.
— Угощайся, пожалуйста, — сказал он, покосившись на стакан с какао.
Ленька глотнул горячего сладкого напитка и опьянел, почувствовал, как по всему его телу разлилась приятная истомная теплота.
— Пирожное бери, — сказал Волков.
— Спасибо, — сказал Ленька, нацеливаясь на кремовую трубочку. — И ты тоже бери.
— Ладно. Успеется. Я сначала бутерброд съем.
— Не ладно, а хорошо, — поправил Ленька.
Оба засмеялись.
— Ты учишься? — спросил Ленька.
— Да как тебе сказать? В прошлом году учился. А в этом... скорее, что нет.
— Что значит: скорее?
— Дела, милый мой, не всегда позволяют посещать уроки.
Ленька не стал спрашивать, какие дела мешают Волкову посещать уроки. Это он и без расспросов хорошо понимал. Он пил какао, с постыдной жадностью ел сладкую, тающую во рту кремовую трубочку и смотрел на Волкова, который, морщась, потягивал темное мартовское пиво и лениво отковыривал от бутерброда кусочки сыра.
"Счастливый, — говорил в Леньке какой-то темный, глухой, завистливый голос. И другой — насмешливый, презрительный и даже немного горделивый голос тотчас откликался: — Вор... жулик... мразь... конченый человек!" Он ругал и Волкова и себя за то, что согласился зайти в кафе. Но уйти, не допив какао и не доев пирожного, он не мог. А кроме того, он был и благодарен Волкову: ведь тот спас его от беды, выручил его.
А Волков от пива уже слегка охмелел. Не доев бутерброда, он потянулся к пирожному.
— Эх, кутить, так кутить, — сказал он. — Возьму-ка и я, пожалуй, какао.
Он постучал ножом по тарелке.
— Мадемуазель!
— Что прикажете, мосье? — с насмешливой важностью проговорила официантка, подходя к столику.
— Дайте нам еще какао... Два!
— Я больше не буду, — сказал Ленька.
— Будешь!.. Два! — повторил Волков, показывая официантке два грязных пальца.
Барышня отошла от столика и тотчас вернулась.
— Может быть, молодые люди, рассчитаетесь?
— Ага! — расхохотался Волков. — Не верите? Думаете, жулики?
Он выхватил из кармана бумажник. Ленька увидел в руках у товарища миллионы и почему-то испугался. Он не пил пива, но почувствовал, что голова у него закружилась.
Официантка взяла деньги и ушла.
— Я пойду, — сказал Ленька, поднимаясь.
— Куда?
— Мне надо. Поздно уже. Меня мама ждет.
— Мама? Жива? — удивился Волков.
— Да. Жива.
— Не пущу! — сказал Волков, схватив Леньку за подол рубашки.
Ленька оттолкнул его руку.
— Мне надо идти, — спокойно сказал он.
На лице Волкова мелькнула трусливая улыбка.
— Леша, присядь на минутку.
Ленька сел на краешек стула.
— Леша, — сказал Волков. — Ты не огорчайся. Я знаю, — ты огорчен. Плюнь на свои бутылки...
Он покосился в сторону буфета и шепотом сказал:
— Я тебе дело найду.
И, значительно посмотрев на Леньку, он ударил кулаком по столу:
— Клянусь!
— Хорошо, — покорно ответил Ленька.
— Леша! — Волков обнял его за плечи. — Я тебя люблю... Ведь я тебя всегда любил. Дай я тебя поцелую...
Ленька не успел отстраниться, как Волков привстал, покачнулся и чмокнул его в щеку.
— И вообще... — Голос у Волкова задрожал. — Вообще... не забывай, что мы с тобой — осколки прошлого.
— Не знаю, — усмехнулся Ленька. — Я себя осколком не считаю.
— Да! Мы с тобой двое остались. Двое! Понимаешь? — Волков для наглядности опять показал два немытых пальца. — Где все? А? Никого нет... всех размело... Чижика помнишь?
— Помню, — сказал Ленька, отодвигая стул и поднимаясь. — Прощай.
Волков схватил его за рукав.
— Нет, Леша... Стой!
"Вот черт полосатый, — подумал Ленька. — Выпил на копейку, а бузит на миллион".
— Ну, что? — сказал он сердито.
— Во-первых, почему — прощай? Не прощай, а до свиданья. Правда? Ведь мы с тобой встретимся еще? А?
— Ну, до свиданья, — сказал Ленька.
— Придешь ко мне?
— Приду.
— Адрес помнишь?
— А вы что — разве еще на старой квартире живете?
— Да, на Екатерингофском, угол Крюкова... Имеем одну роскошную полутемную комнату в четыре квадратных сажени...
Волков привстал и протянул Леньке руку. Хмель как будто оставил его или он перестал притворяться.
— Заходи, Леша, правда, — сказал он, заглядывая Леньке в глаза. — Мама очень рада будет. И я тоже. Честное слово!..
— Ладно, — сказал Ленька, напяливая кепку и направляясь к дверям.
— Так я тебя жду, Леша! Не забудь!..
— Ладно, жди, — сказал Ленька, не оглядываясь.
"Черт... аристократ... гадина", — думал он, выходя на улицу. Он был уверен и давал себе клятву, что никогда больше не встретится с этим человеком.
...На улице уже темнело. Накрапывал дождь. На Международном реденькой цепочкой зажигались неяркие фонари. Расхлябанный трамвай, сбегая с Обуховского моста, высекал под своей дугой фиолетовую искру.
И тут, очутившись под дождем на улице, Ленька вдруг вспомнил все, что случилось с ним в этот день, и на душе его стало муторно. Он почувствовал себя маленьким, ему захотелось поскорей к маме. Как хорошо, что она существует на свете! Забиться ей под крылышко, положить голову ей на грудь, ни о чем не думать, ни о чем не заботиться...
