Михаил Зуев-Ордынец - Последний год
— О, да! — засмеялся и губернатор. — Пинк был известен здесь под кличкой «Джон Петелька». Черный бриг, лихая команда из головорезов, «веселый Роджер» [84] на мачте и полное забвение христианских заповедей. Джон Петелька! Прислушайтесь, как это звучит!
— Время лихих черных бригов прошло, — сказал Астор. — Они отжили свое время. Теперь новое время. Теперь нужны не черные бриги с «веселым Роджером» на мачте, а хорошие пароходы с вместительными трюмами. Мы найдем, что вывозить отсюда в этих трюмах. Русские не умели делать настоящие дела, у них было здесь плохое хозяйство.
Он поклонился генералу и пошел к дверям, но около чучела медведя, под которым сидел Пинк, остановился:
— Почему вы не уберете этого изъеденного молью русского медведя? Ничего старого! Здесь все будет по-новому!
Астор вышел, и даже через закрытую дверь слышно было, как он шаркает по полу ногами.
— У нас не решен пункт второй, — поднялся из-за стола и командующий округом. — Как же мы поступим с лейтенантом Брентвудом?
— Он доносит, что топографические работы затруднены недружелюбием индейцев, но он не просит выслать ему на помощь военный отряд, — ответил губернатор. — Этого в донесении лейтенанта нет.
— Ну и прекрасно! — махнул рукой командующий. — Пусть тогда выкручивается, как умеет.
ЭТО ГОЛОС ДНЕЙ МИНУВШИХ…
Вам из диких стран принес я
Эту песнь о Гайавате!
Г. Лонгфелло. «Песнь о Гайавате»Лагерь лейтенанта Брентвуда стоял на склоне высокой сопки, скудно поросшей сосной. Ниже лагеря, у подножия сопки, мощно катил черные волны Юкон. Противоположный равнинный берег лежал пышными пойменными лугами, утопавшими в сочных высоких травах. Сквозь их зелень прорывались красные, голубые, желтые, фиолетовые вспышки цветов. Буйные краски, изобилие, Щедрость природы!
Две палатки — вот и весь лагерь лейтенанта Брентвуда. В его топографическом отряде всего два солдата, капрал и три траппера, на обязанности которых было снабжать людей и собак мясом и охранять лагерь, когда офицер и солдаты уходили на съемки.
Но в охране лагеря необходимости, по сути дела, не было. Индейцам, видимо, не нравилось, что белые идут все глубже и глубже в их страну, открывая ее тайны, но ни разу они не нападали на отряд. Они лишь избегали встреч с американцами. Люди Брентвуда видели краснокожих только издали. Индейцы появлялись внезапно одиночками или небольшими группами и также внезапно исчезали. Это раздражало и беспокоило лейтенанта. Отряд часто нуждался то в лодках, то, при переходе через холмистые местности, в добавочных собаках для летних нарт, нагруженных топографическими инструментами, то в проводниках, когда отряд попадал в болота. Брентвуд, отправляясь в поход, твердо надеялся на помощь местных жителей, а индейцы, не открыто враждебные, но и не дружелюбные, упорно отказывались от встреч с белыми.
Длинный летний день перешел незаметно в такую же светлую солнечную ночь. Лейтенант и солдаты вернулись со съемки и купались в Юконе. Их веселые голоса далеко и звонко неслись по реке. Два траппера готовили ужин на всю партию; один потрошил птицу, другой пек пресные лепешки. Они оба подняли головы, услышав тяжелые шаги в сосняке. К костру подошел третий траппер, длинноногий и грудастый великан, и сбросил с плеча крупного горного козла. Потрошивший птицу рыжебородый орегонец Боб Ламмерс оглядел козлиную тушу ревнивым охотницким взглядом и сказал завистливо:
— Узнаю выстрел Тима. Всегда в голову и всегда между рогов!
— Дайте скорее что-нибудь пожевать, иначе я сдохну с голоду! — сказал Тимоти Уомбл, садясь к костру. Он выбрал из стопки испеченных лепешек самую большую и толстую и начал жадно есть.
— Не завидуй, Боб, — сказал он, макая лепешку в растопленное сало. — Козла застрелил не я. Я стрелял, но промахнулся. Не успел выругаться, слышу второй выстрел, и козел свалился со скалы.
— А кто же был второй охотник?
— Индеец.
— А ты накостылял индейцу по шее и отнял козла? — захохотал Ламмерс. — Здесь ты, конечно, не промахнулся?
— Так поступают с индейцами у вас в Орегоне? — ядовито спросил третий траппер, молодой канадский француз Жюль Каррент.
— Нет, старина, мы расстались с индейцем друзьями, — ответил Уомбл. — Покурили из его трубки моего табаку, и он подарил мне козла.
— А ты догадался спросить у него, почему они, сыны дьявола, не хотят дружить с нами? — заинтересованно спросил Ламмерс.
— Конечно, догадался. Он ответил мне так: «Спроси у твоего друга, Боба Ламмерса, будет он дружить с нами, индейцами, если мы придем в Орегон и начнем разведывать дороги к их поселкам, искать броды через их реки и перевалы через их горы?»
Ламмерс почесал задумчиво рыжую бороду и вскинул на Уомбла простодушные глаза:
— А ты прав, Тим. Мы для них плохие друзья.
— Вот чудо! — сделал Жюль удивленные глаза. — Оказывается и в Орегоне попадаются умные люди.
— Я после отвечу тебе, канадская рысь! — беззлобно показал Ламмерс кулак Карренту. — Скажи, Тим, а почему же тогда индейцы не нападают на нас? Я каждый день жду выстрелов с их стороны.
— Не жди. Им запретил нападать на нас их белый вождь.
— Белый вождь? Белый человек? Американец?
— Русский. Он сказал своим воинам: «Это простые, маленькие люди, они пришли в наши земли не тропой войны, и я не позволю проливать их кровь».
— Он добрый, этот белый вождь, — сказал Каррент.
— И добрый, и умный! — воскликнул Ламмерс. — Правильно делает, что не хочет дразнить сварливого дядюшку Сэма!
— О ком вы рассказываете, Уомбл? Кто запретил индейцам проливать нашу кровь? — крикнул Брентвуд. Он вернулся с реки и стоял около своей палатки.
— Идите сюда, лейтенант! — позвал его Ламмерс. — Уомбл рассказывает нам сказки.
Брентвуд подошел к костру и сел.
— Рассказывайте вашу сказку, Уомбл. Я слушаю.
— Это не сказка, мой лейтенант. Я сегодня встретился и даже разговаривал с местным индейцем-ттыне. Он рассказал мне, что главным вождем у них белый человек, русский.
— Давно?
— Индеец сказал: «Три зимы».
— А вы не спросили у индейца, как выглядит их белый вождь?
— Да, мой лейтенант. Это не старый еще человек, у него большие синие глаза и светлая борода. Белый вождь калека. У него на одной руке совсем нет пальцев, на другой — четыре пальца. Индеец сказал, что пальцы вождя отгрыз мороз. За вождем всюду ходит огромная собака, по словам индейца, тоже русская. У ттыне таких нет. Она никогда не лает, только кряхтит и шипит.
— Помнишь, Тимоти, русского траппера на Береговом редуте? — спросил, блестя глазами, Каррент. — Он был молодой, глаза синие, только очень печальные. И встретились мы с ним тоже три года назад.