Валерий Привалихин - Клад адмирала
Нетесову не терпелось повести речь о кедровой шкатулке купца-миллионера Шагалова. Для дела это было очень важно. Всплыви на свет какая-нибудь вещь из шкатулки — и это уже зацепка, по ней одной можно все раскрутить.
Однако при всем том, что на счету была каждая минута, нельзя было начать говорить о шкатулке с места в карьер. Тем более что Анна Леонидовна в первую же минуту встречи упомянула о каком-то своем очень важном деле.
Сделав для приличия несколько глотков кофе, Нетесов напомнил:
— Анна Леонидовна, вы говорили, что хотели звонить мне…
Он находился в полной уверенности, что Непенина в силу своего почтенного возраста преувеличивает важность дела и разговор о нем продлится буквально минуты.
— Да-да, Сережа. Это так важно. Я думала, думала, кому рассказать об этом. Вспомнила о вас. Даже не знаю, с чего начать.
— Тогда начните, как вы нас на уроках учили, — с улыбкой сказал Сергей. — С начала.
— Сейчас, сейчас. Дайте мне минутку… Вы знаете, Сережа, что от причтового, от нашего дома до церкви, — Анна Леонидовна посмотрела на фотографию с изображением Градо-Пихтовского храма, — был подземный ход?
— Нет. Впервые слышу.
— Но он был. И сейчас должен быть в сохранности. Ход сделали сразу, когда возводили церковь и строили дом для настоятеля. Из дома можно было попасть по подземному ходу в левый придел.
— А зачем подземный ход?
— Не подумайте, Сережа, и вы, Андрей Андреевич, что церковь имела какие-то тайны. Просто в те времена у храма загодя, особенно в двунадесятые праздники, собиралось много людей. Священник должен был бы идти, проталкиваясь через толпу. Поэтому и подземный ход. Храм открывается, и священник в храме.
— От церкви до дома священнослужителя метров тридцать, — прикинув, сказал Сергей.
— Да. — Женщина кивнула. — Мы с мамой часто потом говорили: если бы отец тогда скрылся в переходе, спрятал бы нас и сам оставался там, то был бы цел и невредим. Может, мы куда-нибудь уехали бы…
— Анна Леонидовна, это вся тайна? — спросил Нетесов.
— Что вы, Сережа. Я еще ничего по существу не сказала. Минуточку. — Укутанная в очень теплую шаль, Непенина зябко поежилась. — В подземном ходе есть маленький тайник.
— Тайник? — переспросил Нетесов, в голосе его прозвучали сомнение и недоверие — не слишком ли много тайников и тайн?
— Да. И связано это с церковными ценностями, — сказала Анна Леонидовна.
— Но разве не все забрала тогда банда Скобы?
— Ценности Градо-Пихтовского храма — все, полностью. Но речь идет о совершенно других, очень больших ценностях.
— О каких, Анна Леонидовна?
— О главных святынях губернского кафедрального собора и женского монастыря. Сейчас я, чтобы понятно было, почему нашей семье, моему отцу, рядовому священнику, доверили такой важный секрет, расскажу о тайне рождения отца.
— Леонида Соколова?
— Леонида Андреевича Соколова, — утвердительно кивнула Непенина. — Его отец, дед мой, тоже был священнослужителем. В восьмидесятых годах, разумеется прошлого века, он вел миссионерскую деятельность в Южной Сибири. То есть обращал инородцев в православную веру. И там, в глухих горах, был женский монастырь. Настоятельницей монастыря была очень красивая женщина, потомственная дворянка, постриженная в монашество. Начальник миссии тоже был очень красивым, умным, сильным человеком. Словом, молодые люди, встретившись, полюбили друг друга, и у них родился сын.
— Ваш отец? — спросил Зимин.
— Мой отец, — кивнула старая женщина. — Начальник миссии потом сделал головокружительную церковную карьеру. Сначала был возведен в сан архимандрита, потом стал викарием, архиепископом, а перед самой революцией — одним из высших иерархов Русской православной церкви. Разумеется, о его связи с игуменьей монастыря, об их ребенке мало кто знал. Все держалось в тайне. Насколько вообще возможно сохранить такую тайну. Дед очень любил бабушку, в миру ее звали Татьяной Ивановной, позаботился, чтобы она переехала в губернский центр, была рядом. И сын после окончания духовной академии тоже был относительно рядом. Но дед, когда началась смута и когда он занял высокое положение — в самом Святейшем Синоде, — не успел перевезти следом за собой ни бабушку, ни моих родителей…
Ненадолго умолкнув, задумавшись о чем-то, Непенина спросила:
— Я все понятно объясняю, Сережа, Андрей Андреевич?
— Да, да, конечно, — поспешили подтвердить Зимин и Нетесов.
— Дед почувствовал, что церковные ценности подвергаются большой опасности, могут быть в любую минуту разграблены, и обратился в восемнадцатом году через своего доверенного человека к бабушке с просьбой спрятать основные ценности кафедрального собора и женского монастыря. Заменить их такими же, но более простыми предметами. Тогда еще не было постановления новой власти об изъятии церковных ценностей в пользу революционеров, и сделать это было бы не так сложно, как два или три года спустя. Мой отец тоже принимал участие в перепрятывании священных предметов. Подождите. Сейчас я вам покажу одну листовку…
Анна Леонидовна встала и вышла, но теперь уже не в кухню, а в соседнюю комнату.
— Да, не скучные тайны, — сказал Зимин.
Нетесов промолчал. Он ждал, чем закончился рассказ его учительницы.
— Вот, молодые люди. Та самая листовка двадцать второго года. Такими были обклеены все заборы, двери новых учреждений, фабричные стены. В губернском центре их бросали с аэроплана…
Анна Леонидовна положила на стол отпечатанный типографским способом лист с заголовком, набранным жирными броскими черными буквами: «ЗАПОМНИТЕ ИХ ИМЕНА!»
— Я попрошу, Сережа, прочитайте очень внимательно. Это исключительно важно.
— Конечно…
Зимин и Нетесов, отодвинув стулья, принялись читать листовку.
Князья и генералы церкви — патриарх, митрополит, архиереи — сопротивляются проведению в жизнь декрета об изъятии церковных ценностей в пользу голодающих. Золото и серебро для владык церкви дороже, чем жизнь миллионов людей.
В борьбе за драгоценности духовенство старается подстрекнуть малосознательных прихожан к выступлениям против Советской власти, пуская в ход ложь, клевету и злостное извращение истины, используя в своих контрреволюционных целях фанатиков и кликуш.
В тяжелую годину, когда смерть косит направо и налево в голодающих районах, когда освобождающаяся от зимнего покрова земля усеяна белыми косточками малюток, эти князья церкви преступно-гнусно добивают несчастных крестьян Поволжья и Приуралья.
