Бог не играет в кости - Николай Андреевич Черкашин
Ясно было, что перескочить на машинах на ту сторону немцы не дадут, многие грузовики и легковушки уже горели, чадя, как необрезанные фитили. Ахлюстин перебежал шоссе в группе штабистов. Они прикрывали своими телами генерала без всяких на то просьб и приказов. Берегли лихого командира. Ахлюстина в войсках любили… А он переживал, что не смогли перенести тело Иванова, так и не погребли его по-человечески. Кто-то сказал, что пикап Иванова горит. Ну, хоть такая кремация. Главное, тело на глумление ворогу не выдали. Дальше пришлось двигаться без машин. Шли прямиком на город с веселящим душу названием Пропойск. Зам по политчасти полковой комиссар Кириллов попробовал поднять настроение незатейливой шуткой.
– Хороший у нас боевой путь, товарищ генерал, от Кабаков до Пропойска.
Но никто не улыбнулся. Предполагали, что на том берегу реки Сож, на котором раскинулось местечко, уже свои. Так оно и вышло.
Ахлюстин смахнул с лица жаркий пот. За спиной оставались пятьсот километров, пройденных по захваченной врагом территории. Кончен путь. Оставалось только переправиться на тот берег Сожа. Сож река серьезная, это не Щара и не Зельвянка, это полноводный мощный приток Днепра. И ширина приличная – в нижнем течении достигает двести тридцать метров, глубина – до пять-шесть метров, скорость течения – иногда более полутора метров в секунду. Сож – одна из самых чистых рек в Европе.
В конце июля русло Сожа стало линией фронта.
Ахлюстин руководил переправой. Капитан последним сходит с борта тонущего корабля. Командир переправы последним переправляется на тот берег. Немцы били им вслед из орудий. В деревянную баржу с танкистами попал снаряд. Смертельно раненый генерал упал в самую чистую в Европе воду и исчез в ней… Тело его не нашли. Река стала его могилой. «Погиб, как Чапай» – говорили о нем бойцы.
… После войны город Пропойск переименовали в Славгород. Много было всяких переименований – правильных и неправильных. Но Пропойск стал городом славы… Городом двух пропавших без вести, а по сути дела погибших, генералов, командиров корпусов Петра Ахлюстина и Степана Еремина.
Часть третья. Кровосток-41
Что там? Где она, Россия? По какой рубеж своя? Александр ТвардовскийГлава двадцать девятая. Все в Волковыск!
На третий день войны многое, но далеко не все, стало ясным. Рейд болдинской КМГ, конно-механизированной группы, придуманной в Минске, не принес победных реляций. Гродно не освободили, пути наступления танковой группы Гота не перекрыли, и еще много всяких «не…». Более того, потеряли Белосток. Полковой комиссар Семен Лось беспристрастно, как и подобает настоящему чекисту, писал, куда следует:
«…Панике (в Белостоке) способствовало то, что в ночь с 22 на 23 июня позорно сбежало все партийное и советское руководство Белостокской области. Все сотрудники органов НКВД и НКГБ, во главе с начальниками органов, также сбежали… Белосток остался без власти… Враждебные элементы подняли голову. Освободили из тюрем три тысячи арестованных, которые начали грабежи и погромы в городе, открыли стрельбу из окон по проходящим частям и тылам…»
* * *На контрудар под Кузницей ушли почти все силы 10-й армии и бесчетное количество бронемашин. Ни о какой обороне Белостокского выступа больше не могло быть речи. Оставалось одно – сберечь то, что еще можно было сберечь – уцелевшие танки, орудия, конные полки, а главное – живую силу, людей. Вывести их на запасные позиции. Но никто не знал, где они и существуют ли? Даже если их не успели подготовить загодя, любая река, пересекавшая путь с запада, становилась такой позицией – Россь, Зельвянка, на худой конец – Щара…
Ждали приказа на отход. Но приказа не было и не было…
* * *К утру 24 июня штаб 10-й армии вынужден был сменить свою дислокацию. Двинулись на восток, на восемнадцать километров восточнее Белостока, где под каждым им кустом «был готов и стол, и дом», как уверял начальник штаба Ляпин. Новый КП нашли довольно быстро, он располагался близ железной дороги Белосток-Волковыск между станциям Жедня и Валилы. Здесь, в лесу все было сделано в расчете на реальную войну, а не на КШУ: и траншеи перекрыты, и блиндажи вместо сборных домиков, и маскировочные сети над столовой и кухнями… Уходили ввысь антенны радиостанций, оживляя надежды на скорую связь с корпусами и штабом фронта.
Бутон старательно помечал новую территорию по углам и вдруг стал облаивать какого-то майора-связиста, видимо, только что прибывшего из войск делегата связи. Майор, отшвырнув надоедливую собаку, и в самом деле докладывал дежурному по штабу подполковнику Маркушевичу сведения о высадках немецких авиадесантов. Дежурный старательно наносил их на рабочую карту.
– Неужели столько много? – удивлялся начальник оперативного отдела.
– И еще вот здесь, южнее Волковыска, – информировал майор, поглядывая по сторонам.
Вечерело. В блиндажах включили аккумуляторные фонари, но ни один отблеск света не вырвался наружу. Чтобы было побольше света, Маркушевич стал зажигать керосиновую лампу, но, заметив подходящего к ним Голубцова, отложил спички. Он не успел доложить командующему о трех новых немецких авиадесантах, как майор выхватил пистолет и почти в упор выстрелил в генерала. С такого расстояния трудно было не попасть, но лазутчик промазал. Будто какая-то незримая сила увела пулю в сторону. Диверсант выскочил из блиндажа и тут же вымахнул на бруствер траншеи. Никто, кроме Маркушевича и Голубцова, не понял, что произошло – кто стрелял и почему. Майору невольно – по растерянности – дали фору секунд пять, и тут же за ним бросились полковники Сухаревич, Смоляков и Хватов, впереди них мчался
