Хаджи-Мурат Мугуев - Три судьбы
— Отвезете в штаб этот пакет и сдадите арестованного. Поняли?
— Так точно, поняли, — в один голос подтвердили казаки, глядя немигающими глазами на командира.
— А ну, ты, повтори, — обратился есаул к Николе, с добродушной усмешкой глядя на пухлое полудетское лицо казака и его лучистые, неестественно серьезные глаза.
— Должен, господин есаул, пакет в штаб отвезти и Скибу сдать, — тихо повторил Никола, с усилием проговорив последние слова.
— Не Скибу, а арестованного, — сухо поправил есаул и коротко приказал: — Иди.
Казаки заспешили к коням. Через минуту они подъехали к вахмистру, приняли у него пакет и арестованного. Скиба стоял бледный. Вчерашние побои резко обозначились на его лице. Огромный сизый кровоподтек шел через весь правый глаз, щека опухла.
— Ну, ты, большевик, седай на коня. Должно, в последний раз, — насмешливо сказал Дудько и, повернувшись к конвоирам, проговорил: — Коли чего случится, рубайте его на месте.
Пацапан сделал казенно понятливые глаза и, сунув пакет за пазуху, тронул коня. За ним двинулись Скиба и Бунчук.
— А что, братцы, казнят меня в штабе? — тихо спросил Скиба конвоиров.
Никола опустил глаза и придержал коня, стараясь не смотреть на друга. Пацапан же медленно и деловито свернул папироску и, затянувшись, равнодушно сказал:
— Должно, казнят, не иначе.
Скиба, не ожидавший другого ответа, опустил голову, уйдя в свои безрадостные думы. Никола глядел на его понуро согнувшуюся спину, на грязную гимнастерку и выбившиеся из-под папахи русые кудри. Он видел, что Скиба уже примирился с мыслью о смерти, и эта обреченность еще больше огорчала Бунчука. Не понукаемые седоками кони еле шли.
Позади за холмами осталась сотня, а где-то впереди, верстах в трех от нее, у самой железной дороги расположился штаб. Дорога кружила между курганами и близко подступала к реке. Высокий камыш густой стеной поднимался над берегом, подрагивая своей нарядной коричневой бахромой. Яркое солнце дрожало в воде, пронизанной золотистыми увертливыми лучами. Серебристая рябь дрожала на воде. Быстрые нырки и хлопотливые ласточки резали крыльями густой воздух.
— Господи, какая благодать! — ни на кого не глядя, прошептал Скиба и, стянув с головы шапчонку, подставил белокурую голову под прохладные порывы набегающего ветерка. — Последний раз гляжу я на тебя, Тихий Дон, — проговорил он и еще тише сказал: — А не хочется умирать, уж вот как не хочется!
Перед Николой снова всплыл его вчерашний сон. Он с усилием отвел глаза от лица Скибы и посмотрел на другой берег реки. На той стороне курились сизые облака, ровной полоской вставали зеленые сады и хутора. Это были Борзиковские хутора, уже третий день занятые красными. Из садов поднимались приветливые дымки, между деревьями неясно маячили люди.
Никола оглянулся. Было тихо, ровная спокойная степь казалась безлюдной. Только впереди, на станции, громыхали поезда и немолчно пыхтел невидимый бронепоезд.
— Ну, хватит, поехали, — прервал молчание Пацапан и тронул коня.
— Погоди, дай наглядеться, — тихо сказал Скиба и, не отрывая глаз от противоположного берега, быстро и торопливо зашептал: — А там свои, красные. Так близко свои, и неужто помирать?
— Ну, будет брехать, — крикнул Пацапан. — Езжай вперед. Тоже за вас неохота пропадать. Слыхал, что вахмистр наказывал?
Скиба тяжело вздохнул и, не отрывая взгляда от зеленого хутора, повернул коня.
— Стой, стой, Панас! — неестественно высоким голосом закричал Бунчук. — А ну, руки вверх, дядько Пацапан, руки вверх, кажу я тебе, — закричал Никола, вскидывая ружье и наводя дуло в лицо побелевшего от неожиданности казака.
— Ты що, Никола, очумел чи сказился? Не шуткуй! — забормотал Пацапан, поднимая над головой руки и с недоумением разглядывая Бунчука.
— Молчи, дядько, молчи, прошу я тебя, — с усилием проговорил Никола, и Пацапан понял, что еще звук — и этот тихий Никола застрелит его. Пацапан испуганно заморгал глазами, стараясь не глядеть в побелевшее от отчаяния и решимости лицо Бунчука.
— А ну, Панас, сымай с него винтовку, — торопливо крикнул Никола опешившему Скибе. — Так, а теперь сходьте, прошу вас, дядько Пацапан, с коня.
— Братики, родные, що ж вы со мной робите, да ведь колы воны меня найдут, пропала моя головушка, под расстрел пиду, — растерянно взмолился Пацапан.
— Не бойсь, дядько, мы вас чумбуром да уздечками свяжем. Нехай на вас начальство не обижается, — радостно заговорил Скиба.
— Не поминайте лихом, дядько Пацапан, и передавайте поклон казакам. Ну, дядько, не гневайтесь на нас, прощевайте.
И оба казака, связав Пацапана, раздвинули камыши и въехали в реку.
Впереди плыл Скиба, держась за гриву коня и усиленно работая ногами. Сбоку, чуть позади него, виднелась круглая голова Николы, в черной барашковой кубанке.
— Ну, Никола, — фыркая и отплевываясь, заговорил Скиба, переворачиваясь на спину и отдыхая на воде, — вовек не забуду этого, братец!
Скиба хотел еще что-то сказать, но вдруг закричал:
— Плыви скорее, Николка, казаки!
Никола приподнял голову и увидел позади на оставленном берегу кучку конных людей. Они что-то кричали, суетливо снимая винтовки. Несколько пеших бегали по кургану и, припадая на колено, целились в беглецов.
Торопливо защелкали выстрелы, частым сухим дождем посыпались пули, вспарывая спокойную гладь реки. Несколько пуль шлепнулось у головы Скибы, и он, выпустив гриву коня, глубоко нырнул, уходя от настигавших его пуль.
В ту же секунду красноармейский пулемет дробно застучал с противоположного берега.
Пули со свистом и воем полетели через Дон.
Напрягая последние силы, Скиба судорожно поплыл к низкому пологому берегу, где ждали уже красноармейцы. Из кустов непрерывно стучал пулемет, сгоняя с кургана стреляющих людей.
Когда усталый и обессиленный Скиба вылез на берег, его подхватили сильные дружеские руки. Он торопливо обернулся назад, ища плывущего сзади Николу…
Посередине реки, колеблясь на небольших волнах, плыла, покачиваясь, черная кубанка Николы; отряхиваясь и пофыркивая, к берегу подплывал конь Бунчука.
ГЛАВА X
Часть, в которую попал Скиба, была третьим батальоном одного из полков 37-й дивизии Шевкопляса, отходившего с боем к станции Кривая Музга.
К вечеру первого дня Скиба был вызван в штаб дивизии.
— Ну что же, братцы, прощевайте, спасибо за ласку, — вздохнул казак, прощаясь с бойцами. — Мабудь, опять и свидимся.
— Во, во, ты, станичник, просись до нас. Желаю, мол, в стальную шевкоплясову дивизию, да прямо в наш полк. С нами легче.
