Артур Конан Дойл - Сэр Найджел
Сквайр покраснел от радости.
— Ты ведь пошлешь гонца в Англию с вестью о том, что произошло тут, благородный сэр?
— Как же иначе? Но не говори, Найджел, что ты хочешь быть моим гонцом! Проси чего-нибудь другого, ибо отпустить тебя я не могу.
— Боже упаси! — вскричал Найджел. — Клянусь святым Павлом, было бы трусостью и низостью покинуть тебя, когда впереди еще немало славных дел! Но мне бы хотелось послать с твоим гонцом весть от себя.
— Кому?
— Леди Мери, дочери старого сэра Джона Баттесторна, который живет близ Гилфорда.
— Но ты напишешь ей, Найджел? Весть от благородного человека его даме должна быть под печатью.
— Нет, он может пересказать ее устно.
— Так я передам ему твои слова. Отправляется он теперь же. Что же должна услышать от него леди Мери?
— Что я шлю ей мой смиренный привет и что святая Екатерина во второй раз была к нам милостива.
Глава XXII
Как в Плоэрмель прибыл Робер Бомануар
В тот же день сэр Роберт Ноллес и его воины отправились дальше, не раз оглядываясь через плечо на два столба дыма, один широкий, другой поуже, поднимавшиеся над замком и крепостцой Ла-Броиньер. Каждый лучник, каждый жандарм тащил на плечах узел с добычей, и Ноллес сердито хмурился. Он с превеликой радостью приказал бы им бросить эти узлы у дороги, но уже пробовал такое средство и по опыту знал, что куда безопасней покуситься на кость, которую грызет медведь, чем на оплаченную кровью солдатскую добычу. Впрочем, до Плоэрмеля, куда они направлялись, оставалось всего два дня пути.
Ночь они провели в Мороне, где в замке находился небольшой английский гарнизон, пополненный дружественными бретонцами. Лучники, обрадованные встречей с земляками, от зари до зари просидели с ними за вином и костями в обществе порядочного числа бретонских девиц, а потому наутро узлы заметно полегчали — немалая часть сокровищ Ла-Броиньера осталась у обитателей и обитательниц Морона.
Весь второй день они шли по берегу красивой медлительной реки, а слева простирался огромный лес. Под вечер показались наконец башни Плоэрмеля, и на фоне темнеющего неба они разглядели развевающееся на ветру знамя с красным крестом Англии. А река Дюк была такой голубой, такими зелеными были ее берега, что они словно бы очутились в родных краях — на берегу Темзы под Оксфордом или Трента в Мидленде. Однако едва сгустились сумерки, в лесу послышался волчий вой и напомнил им, что на этой земле идет нескончаемая война. Люди столько лет усердно охотились друг на друга, что дикие звери неслыханно расплодились — даже городские улицы не были безопасны от волков и медведей, кишевших в окрестных лесах.
На землю уже пала ночь, когда маленькое войско вступило во внешние ворота замка Плоэрмель и расположилось в широком наружном дворе. В то время Плоэрмель был оплотом английских сил в средней Бретани, как Эннебон — на западе, и в нем стоял гарнизон из пятисот человек под командованием опытного воина Ричарда Бамбро, уроженца Нортумберленда, выросшего и возмужавшего в непрерывных пограничных стычках с шотландцами. Тот, кто стоял на страже самой беспокойной границы в Европе и отражал набеги воинственных обитателей Лидлсдейла и Нитсдейла, был достаточно закален для любых испытаний войны.
Однако последние месяцы Бамбро проводил в вынужденном бездействии, так как не получал подкреплений, а в его войске были только три английских рыцаря и семьдесят жандармов и лучников. Остальные были бретонцы и выходцы из Эно, а также несколько немецких наемников, как все им подобные, не имевших недостатка в личной храбрости, но не связанных с остальными узами крови или традиций и заботящихся только о своей собственной выгоде.
В соседних же замках и, главное, в Жослене стояли сильные бретонские гарнизоны, полные патриотического и военного пыла. Робер Бомануар, неукротимый сенешаль дома Роганов, совершал непрерывные набеги на Плоэрмель, и город, как и замок, жил под постоянной угрозой осады. Несколько небольших отрядов, состоявших из английских сторонников, были окружены и вырезаны до последнего человека, а других настолько теснили, что им с трудом удавалось пополнять запасы провианта по окрестным деревням.
Таково было положение гарнизона Бамбро, когда в этот мартовский вечер во внешний двор его замка хлынули солдаты Ноллеса.
У озаренных факелом внутренних ворот их ждал Бамбро — поджарый, высохший, морщинистый человек, невысокого роста, с черными глазами-бусинами, быстрый в движениях, уклончивый и свирепо-храбрый. Рядом, как живой контраст, стоял немец Крокар, его оруженосец, знаменитый воин, хотя, как и Роберт Ноллес, свой путь к славе он начал смиренным пажом.
Это был широкоплечий великан, легко ломавший подковы огромными ручищами. Обычно он выглядел медлительным и сонным. Спокойное лицо с мечтательными голубыми глазами и длинные белокурые волосы придавали ому такой обманчиво кроткий вид, что те, кому не доводилось видеть его, когда этот несокрушимый железный гигант, охваченный священным безумием битвы, рубился в первых рядах, никогда бы не поверили, каким страшным он бывает на поле сражения. Щуплый рыцарь и колосс-оруженосец стояли бок о бок под аркой донжона, приветствуя новоприбывших, а простые воины тем временем обнимали земляков и уводили их туда, где можно было мирно поужинать и повеселиться вместе.
Ужин для рыцарей и оруженосцев накрыли в большой зале Плоэрмеля. За стол сели Бамбро, Крокар, сэр Хью Калверли, старый друг Ноллеса, тоже уроженец Честера, среднего роста белобрысый человек с суровыми серыми глазами на гранитном лице и большим носом, пересеченным рубцом от удара мечом. Возле них разместились Жоффруа д'Арден, молодой бретонский сеньор То-Белфорд, дюжий англичанин из Мидленда сэр Томас Уолтон (алые стрижи на его сюрко показывали, что он из рода суррейских Уолтонов), а также молодые английские оруженосцы Джеймс Маршалл и Джои Рассел, братья Гайяры, Ричард и Хью, в чьих жилах текла гасконская кровь, и несколько оруженосцев, чьи имена не попали в хроники. Остальную часть компании составили новоприбывшие — сэр Роберт Ноллес, сэр Томас Перси, Найджел Лоринг и еще два оруженосца — Аллингтон и Парсонс. Вот такое общество ужинало при свете факелов за столом сенешаля Плоэрмеля и от души веселилось, ибо впереди их ждали благородные подвиги, честь и слава.
Но одно лицо оставалось печальным — лицо самого сэра Ричарда Бамбро. Он сидел, подперев подбородок рукой, устремив взгляд на скатерть, и словно не слышал оживленные разговоры вокруг обсуждения планов, которые наперебой предлагали остальные. Сэр Роберт Ноллес считал, что надо незамедлительно осадить Жослен. Калверли полагал, что следует отправиться на юг — главный оплот французов. Других манил поход на Ванн.
