Дмитрий Могилевцев - Люди золота

– Человечность – это всего лишь незнание того, каковы на самом деле люди, – сказал на это Инги. – А малые дети всегда хотят играть с такими же, как они, а не со взрослыми.

– Мы – не взрослые. Мы попросту калеки, – сказал Балла. – Чудовища, случайно вышедшие из женского чрева.

Они покинули Кумби-Салех через три дня, отправившись на полночь, в Сахару. Воины зенага проводили их до Тадмекки, полузасыпанной песком и превратившейся из столицы караванов в чахнущий посёлок среди иссушенных пустошей. Там Балла и Инги дождались каравана, везущего золото в Феццан. Караванщики охотно взяли их – пара сильных воинов не помешает на пути, где то и дело шалят разбойные туареги, да отдалит их Аллах! Восточный ветер пронёс за ними стену красной пыли и смёл их следы.

14. Послесловие

Сын Соголон, чьё имя в скороговорке мандинго превратилось в «Сундьята», на самом деле победил Сумаоро и стал хозяином огромной страны – всего запада полдневного берега пустыни от реки Нил, сейчас называемой Нигером, до океанского берега. Племена пустыни и племена леса подчинились ему. Он постиг закон золота и накопил его столько, что богатство его земли стало легендой Магриба и Машрика и стран полночи. Его внук, манса Муса, отправившись в паломничество в Мекку, привёз столько золота, что на несколько лет сбил на него цены во всём Дар ал-Исламе. Потомки его правили триста лет, ссорясь и слабея, пока могучий Сонни Али, властелин Сонгая и хозяин жителей великой реки, не завладел землями старого Уагаду.

Победа нелегко далась Сундьяте. Первая битва с кузнецами соссо едва не стоила ему жизни. Скверно вооружённые охотники игбо побежали, конница Сундьяты бросилась колоть их и наткнулась на строй кузнецов, закованных в железо, выставивших длинные копья. Лишь воля Сумаоро и мастерство Хунайна сумели предотвратить панику и сохранить войско. Кузнецы отступили под градом стрел, и поле боя осталось за Сумаоро. Во второй битве, у города Табон, кузнецов победил огонь. Лучники Сундьяты осыпали их горящими стрелами и преградили им дорогу, запалив саванну перед ними. Конница Сумаоро бросилась рубить лучников и лоб в лоб столкнулась со всадниками Сундьяты. Сундьята и Сумаоро пробились друг к другу сквозь суматоху битвы и сломали копья о щиты друг друга. Пехота Сумаоро снова отступила с поля боя непобеждённой, но конница, не умевшая держать строй и не выдержавшая атаки, погибла почти вся. Сумаоро не поверил в поражение и, надеясь одним ударом решить дело, вывел к городу Кирине все оставшиеся войска. Но в удачу Сумаоро уже никто не верил. Придворные бежали от него, и, по слухам, сбежавшие джеле выдали врагу секрет непобедимой магии. Секрет и в самом деле был. Перед битвой, когда выстроившиеся войска смотрели друг на друга через поле пожелтелой травы, Сундьята вышел вперёд и воззвал к Олоруну – и кузнецы, с изумлением и ужасом узнавшие голос своего Ндомаири, ушедшего в страну мёртвых, вставали на колени и вторили ему.

За то позднейшие летописцы из тех, кто верил в бога пустыни, не любили вспоминать Мари-Дьяту, принятого в род Кейта. Его потомки, открыто отступившиеся от языческого колдовства, многажды прославлены в книгах и мечетях. Но память о Мари-Дьяте и его колдовстве сохранили джеле и передавали из поколения в поколения, в простодушии соединяя исламское благочестие великого предка королей с жертвами богам и духам. Песни о Сундьяте поют по сей день в нынешних Мали, Нигере и Гане.

В битве при Кирине дух ярости покинул воинов соссо и вошёл в их врагов. Ополчения племён, собравшихся к новому вождю Мема, ценой множества жизней проломили стену щитов, и тогда всадники Хунайна разметали и втоптали в красную землю пехоту соссо. Ведя железный клин конницы, Хунайн пел в забытье боя хвалу Деве Марии и плоду её чрева – как рыцари Калатравы, одним из которых он когда-то хотел стать.

Поражение было полным и страшным. В стране соссо больше не осталось никого, смеющего встать против нового господина. Сумаоро, вырвавшись с поля боя, удрал с горсткой всадников на полночь, к заброшенному городу Кумби-Салех. Его никто не преследовал. Воины зенага ушли на запад, к Кайесу, и свита Сумаоро осталась одна в пустом рассыпающемся городе, на чьих улицах выли гиены. Предание говорит, что город превратился в землю мёртвых и все раненые люди Сумаоро умерли, даже если их раны были попросту царапинами. Живые же разбежались, покинув своего повелителя, и он, оставшись в одиночестве, ушёл на полночь, в пустыню – как и его отец. Неизвестно, встретились ли они.

Балла Канте так и не достиг полночного берега пустыни. Когда караван шёл по каменистой пустыне по нагорью, ощерившемуся растрескавшимися зубьями скал, он сказал вдруг Инги:

– Я вспомнил, брат мой. Ты говорил мне когда-то про умирающие горы и людей нашей крови, живущих подле них. Я вспомнил, что эти скалы были когда-то зелёными. Вспомнил деревья и стада тучных быков. Мои люди ещё живут здесь!

И направил верблюда к горам. Инги, помедлив минуту, отправился за ним. Вслед им кричали, но никто не стал преследовать безумцев, сходящих с тропы посреди пустыни.

Они пробирались два дня среди крошева скал. Вели под уздцы верблюдов на перевал – узкую щель среди изъязвленных временем и солнцем глыб, настолько мёртвых, что даже плесень не прорастала на них. Ночью ветер принёс снег, настоящий, колючий и белый. Инги дрожал, укрывшись плащом, и скрипел зубами от боли. А Балла радовался словно мальчишка, подставлял ладони, смеялся и скакал в лунном свете по мягкой белизне. Утром солнце украло её. Вырвалось из-за горы и пожрало, не дав камням промокнуть. Снег шипел, парил, испуская едва заметную дымку, – и исчезал, оставляя под собой такой же мёртвый камень, как днём накануне.

Затем они пришли в умерший город. Может, и не человеческие руки высекли его в толще камня – но ровные узкие ущелья рассекали массив крест-накрест, и на перекрёстках во множестве пещер и скальных навесов виднелись людские следы: сложенные из камня невысокие стенки, остатки костров. И рисунки, десятки, сотни их. Там лучники летели за убегающим зверем, там поднимали горделиво рогатые головы огромные, откормленные быки. Там танцевали люди в масках и, изящно склонив длинные шеи, ждали мужчин темнокожие девушки.

Там Балла встретил своих людей – одетых в продранные шкуры и лохмотья холстин, с копьями и камнями в руках, без быков, – но со стадами ослов и коз и злющими тощими собаками, едва не отгрызшими пришельцам ноги. Балла говорил с этими людьми, медленно подбирая слова, – и они улыбались, кивали ему, хлопали себя по ляжкам от радости.