Саймон Скэрроу - Орел и Волки
Когда он огляделся, на караульной дорожке валялось уже шесть человек. Их товарищи продолжали метать копья вниз, в огромную черепаху, панцирь которой сплошь состоял из прямоугольных плетеных чешуек, отчаянно пытаясь пробить щиты, прикрывающие врагов, или, по крайней мере, ударами с силой пущенных копий вышибить их у дуротригов из рук. Но толку от этого не было никакого. Макрон нахмурился, когда еще один боец на валу упал, схватившись за торчащее из правого плеча древко стрелы.
— Укрыться! — выкрикнул он. — Всем сесть!
Легионеры мигом выполнили приказ, скорчившись под частоколом. Сильва и его писари взбежали на вал и, пригибаясь, потащили вниз раненых. Как только цели пропали из виду, вражеский обстрел прекратился, но стоило Макрону привстать, чтобы поглядеть за стену, на это отреагировали мгновенно. Он едва успел убрать голову, как в том месте, где она находилась, пронеслось с полдюжины стрел, чтобы исчезнуть в соломенном хаосе городских крыш. Оставалось одно: не высовываться и сидеть пока смирно. Вопрос, однако, состоял в том, как защитить проход, когда рухнут ворота. А в том, что это произойдет, сомневаться не приходилось: после каждого мощного удара тарана доски трещали, частокол на валу содрогался, клубилась пыль, осыпалась земля.
— Первые два отделения остаются здесь! Все остальные за мной!
Макрон пригнулся, сбежал вниз и, сопровождаемый остатками своего воинства, направился к открытой площадке перед воротами. Когда он добрался до места, грохнул новый удар, и между створками появилась узкая щель, а сыпавшаяся сверху пыль заплясала в пробившемся через нее столбике света.
— Сильва! — взревел Макрон.
— Командир?
— Ты и твои ребята, живо с повозки!
— Командир, но там раненые?
Сильва указал на лежавших вповалку людей.
— Сними их. Вели отнести на базу. Да пошевеливайся!
Как только раненых сгрузили, Макрон приказал своим людям положить щиты наземь и упереться руками и плечами в толстые деревянные спицы колес. Сам центурион с еще парой солдат встал к дышлу и потянул его.
— Ну-ка, навались! Налегай, сукины дети!
Люди напряглись, борясь с огромным весом тяжелой обозной повозки, кто-то стискивал зубы, кто-то хватал воздух ртом. Потом фура дрогнула и, надсадно заскрипев, двинулась с места.
— Катить, не останавливая! — натужно прокричал Макрон.
Сам он, изо всех сил упираясь ногами, направлял дышло к воротам.
— Налегай!
Грохнул еще один удар, и щель расширилась так, что через нее стал виден торец тарана, который враги отводили для нового удара. В следующий миг Макрон кивнул паре солдат, и они втроем, налегая на дышло, резко завели его в сторону, сшибив ненароком маленькую жаровню, дымившуюся еще с ночи. Грузно громыхающая повозка развернулась поперек проема ворот, надежно перекрыв проход в Каллеву.
— Очистить фуру! Убрать из нее все, кроме копий! А снизу напихать соломы! Живей!
Легионеры бросились выполнять распоряжения командира, в то время как таран, расщепляя при каждом ударе доски, продолжал молотить в ворота. На глазах у Макрона после очередного удара запорный брус задрожал, соскочил со скобы, и один его конец уперся в землю между воротами и повозкой.
— Слушай меня! — воскликнул Макрон, хватая щит и проверяя, на месте ли меч. — Ближнее отделение, со мной на телегу. Фигул — твое отделение остается внизу! Всех, кто попытается обойти фуру или пролезть под ней, убивать без разбору!
— Есть, командир.
— Остальные… и вы там, на валу! Живо на базу, организуйте ее оборону. Мы продержимся здесь какое-то время, а потом тоже рванем туда. Выполнять!
В то время как большая часть легионеров понеслась к римской базе, Макрон с оставшимся при нем заслоном приготовился к неравному бою. Центурион взобрался на повозку и подхватил с ее дна копье. Пять уцелевших бойцов отделения заняли позиции по обе стороны от него, прикрывшись щитами, и тоже вскинули копья, чтобы, как только враги прорвутся, беспощадно разить их.
Таран ударил опять, и, поскольку запорный брус уже ничего не удерживал, створки ворот с протестующим скрежетом разошлись, причем нижний конец дубовой балки взрыл землю, проведя в ней короткую борозду. В тот же миг дуротриги торжествующе взревели, бросили таран и, похватав щиты и оружие, устремились в пролом.
Однако первые из них совершенно неожиданно для себя напоролись на острые концы перешибленных досок, косо торчавших из остатков ворот. Раздались жуткие крики, кого-то из нападавших полностью насадили на эти обломки их же товарищи, напиравшие сзади. Когда первый ряд дуротригов перебрался через соплеменников, корчившихся на окровавленных деревяшках, Макрон нацелил копье и ударил подбегавшего к нему бритта в лицо. Воин завалился на сторону и упал под повозку. Макрон тут же забыл о нем, обратившись к следующему противнику. Он угодил тому в плечо, вырвал, не мешкая, копье из раны и ударил снова, уже наугад, благо искаженные дикой яростью физиономии дуротригов теснились всюду, и промахнуться тут было нельзя. Остальные стоявшие на телеге легионеры укрывались от мечей и копий врага за широкими, плотно сдвинутыми щитами и из-за них отбивали наскоки упорно наседающих дикарей.
На лицах солдат, вынужденных сдерживать напор несравненно более многочисленного противника, застыла отчаянная решимость. За борт повозки ухватилась чья-то рука, но Макрон мгновенно метнул копье в сплошную массу людей, валом валивших через разрушенные ворота, выхватил меч и ударил по этой руке, перерубив ее. Варвар с криком свалился на землю, прижимая к груди окровавленную культю. Однако враги напирали уже со всех сторон, порываясь проскочить под копьями и запрыгнуть в повозку.
— Мечи наголо! Мечи наголо!
Солдаты метнули вниз копья, с лязгом выдернули из ножен клинки, и кучка легионеров вплотную схватилась с кельтами, подступившими теперь так близко, что особый, присущий только им запах забивал римлянам ноздри. Стоявший позади фуры Фигул держал вторую линию обороны. Его люди, как и он сам, кололи копьями всех, кто пробовал пробраться вдоль стен проема или пролезть под телегой.
Легионеры, бившиеся под началом Макрона, вдруг в ужасе вскрикнули, и он, бросив быстрый взгляд, увидел, что одного из них тащат с повозки. Солдат грохнулся наземь и был тут же изрублен в куски вражескими мечами. Макрон, подавшись вперед, всадил клинок в глотку ближайшего варвара, потом вырвал его и через плечо громко рявкнул:
— Фигул!
— Слушаю, командир.
— Подожги там солому. Потом забирай свое отделение и уматывай.
Сам он неистово дрался, удерживая свою позицию, и с нарастающим исступлением неустанно рубил и колол. Лицо центуриона искажала гримаса ярости, но внутренне он ощущал удивительное спокойствие и постоянный приток странным образом окрыляющих его сил. Именно ради этого он и жил. Именно на это больше всего и годился. Вот единственная непреложная истина, какую ему довелось наконец-то познать. Он был рожден для боя, а потому даже теперь, перед казавшейся неминуемой смертью, чувствовал себя удовлетворенным и совершенно счастливым.
