Алексей Иванов - Тобол. Много званых
– Она грязная распутная девка, она лжёт! – злобно сказал Цимс Дитмеру по-шведски. – Я побил её за безделье, и она мне мстит!
Дитмер спокойно перевёл Гагарину слова Бригитты и Цимса.
– Спроваживаем, значит, злого супружника в застенок, – понимающе покивал Матвей Петрович. Он эту бабу не осуждал. Муж-злодей истерзал её.
– Недостойно, госпожа Цимс, порочить мужа, которому вы клялись перед алтарём в верности в горе и радости! – с пылким осуждением воскликнул фон Врех по-шведски и по-русски добавил: – Жена не может свидетельствовать против мужа, господин губернатор!
– Тогда пускай гвардеец расскажет, – распорядился Гагарин про Рената.
В поисках заработков Ренат много общался с русскими и освоил язык.
– Солдат Цимс выпил у господин Панхарий кувшин вина. Господин Панхарий требовал плату. Цимс платить нечем. Они толкать друг друга в грудь и кричать в гневе. Цимс отнял палка у господин Панхарий, ударить его палка и ткнул палка в портрет царь Петер. Цимс кричать, пусть сия собака платил за него деньги, ведь он не сам ехал в Тобольск по желанию.
Ренат знал, что за такое преступление Цимса увезут в Москву и, скорее всего, замучают насмерть. Цимс был пьяница и грубиян, он бил жену, но не заслуживал гибели под кнутом из-за того, что Ренату встретилась Бригитта. Однако приходилось выбирать: либо Цимс и всё как прежде, либо Гита и хоть какое-то счастье в плену. Ренат не хотел жертвовать Гитой ради Цимса. Он пытался представить Цимса в виде огромного паука, которого он смахнул со своей одежды, и не его вина, что паук упал в огонь.
– Ты собака! – по-шведски прорычал Цимс Ренату.
– Не сметь, Цимс! – по-шведски прикрикнул фон Врех.
До Цимса доползали слухи, что его жена спуталась со штык-юнкером Ренатом, и сейчас Цимс понял, что этот слух – не ложь. Он глядел на Рената с бессильной ненавистью. Он чувствовал себя затравленным: он – простой солдат, ему изменила жена, его соперник – офицер, его судит русский князь, и Дитмер, и фон Врех – знатные господа, для которых он – просто уличный пёс. Вокруг него одни враги, и все враги – выше него по положению.
– А ты сам чего в кабаке делал? – недоверчиво спросил Гагарин Рената. – Тоже брагу дудонил?
– Я там работал. Топить печь.
Матвей Петрович в задумчивости поскрёб бороду. Да, Цимс виноват. Тут ему не отвертеться… Нехорошо, ох, нехорошо.
– Ефим, гони этих отсюда.
– Пройдёмте, господа, – сказал Дитмер Бригитте и Ренату.
Матвей Петрович подождал, пока свидетели выйдут. Кроме Ефимки, посоветоваться ему было не с кем. Не с фон Врехом же, индюком.
– Ну и на кой же ляд мне связываться с Преображенским приказом? – тоскующе спросил он у Дитмера. Только Ефимка мог его понять.
Дитмер покровительственно улыбнулся.
– Я думаю, дело было так, господин губернатор, – спокойно заговорил он. – Солдат Цимс просто увидел ошибку на гравюре и указал на неё палкой. Поскольку он был пьян, он повредил портрет. Это нелепая неосторожность.
– Думаю, скорее всего, так и было, – убеждённо сказал фон Врех. Он сразу поверил, что выдумка Дитмера – правда.
– Н-да? – с надеждой переспросил Гагарин. – А какая ошибка?
Дитмер шагнул к столу Матвея Петровича и развернул бумагу с портретом так, чтобы ему удобно было рассмотреть.
– Государь здесь изображён в доспехах, а в бою под Полтавой он был в камзоле. Это и заметил Цимс.
Матвей Петрович развернул портрет к себе и в раздумье потёр лоб.
– А эта морда была под Полтавой? – Гагарин кивнул на Цимса.
– Цимс, где вы попали в плен? – по-шведски спросил Дитмер.
– Я был ранен, лежал в Будищенском лесу.
Цимс служил в Уппландском полку в корпусе под командованием графа Левенгаупта. Там, под Полтавой, шведские пехотные батальоны под огнём русских батарей взяли линию русских редутов и уже готовились атаковать лагерь царя Петра, когда король вдруг приказал отступить и укрыться в Будищенском лесу – инфантерия ждала кавалерию. На штурме редута Цимса посекло картечью, товарищи донесли его до леса и вместе с другими ранеными положили под деревьями. Потом полк ушёл в поле, и там взревело главное, самое жестокое сражение: шведская штыковая атака против русской атаки, шведская конница против русской конницы, шведская артиллерия против русской артиллерии. Разбитая армия короля Карла, бросив всё – и орудия, и знамёна, – бежала к деревне Пушкарёвке. Раненые остались в Будищенском лесу одни. Вечером русские обшарили чащу и нашли их.
– Да, Цимс был под Полтавой, – подтвердил Дитмер.
– Вот и ладно! – обрадовался Гагарин. – Запиши всё это, Ефим, в судную книгу, как полагается. Я после проверю.
Матвей Петрович завозился на стуле, доставая с пояса кошель, и отсыпал из него на портрет Петра несколько монет.
– Дай этому дурню десять рублей, Ефим, – распорядился он. – Пусть по кабакам не треплется и не бражничает, а хозяйство себе заведёт. И жену пусть больше не бьёт, не к добру оно.
Фон Врех благосклонно кивал, одобряя вердикт губернатора.
Цимс не верил своим глазам. Его прощают и даже награждают? Почему? Цимс посмотрел на Гагарина, Дитмера и фон Вреха. Видно, эти знатные господа петушатся друг перед другом, кто из них благороднее. Ну и хорошо. Он не гордый. Он примет и прощение, и деньги, и руку поцелует, если надо.
А Матвей Петрович и сам не сказал бы, отчего он так добр к шведам. На своём веку он встречал немало иностранцев из разных сильных держав – китайцев, турок, итальянцев, голландцев, немцев. И всегда его разбирала странная ревность, будто иностранцы живут так, как живут, не сами по себе, а из желания доказать русским, что русские живут неправильно. И сразу хотелось чем-то перебить чужое превосходство. Например, бессмысленной щедростью. Так бедняки по пьянке расшвыривают все деньги.
– Да это почему же, князь?.. – изумился решению Гагарина Панхарий.
– Пошёл вон, доносчик, – свысока ответил Матвей Петрович.
Цимс ухмылялся. Дитмер завязывал монеты в платок.
Он проводил Цимса до «галдареи», словно дорогого гостя, открывая ему двери, но перед лестницей вежливо взял солдата за локоть.
– Цимс, я думаю, что эти деньги принадлежат мне, – с мягкой улыбкой сказал он. – Это ведь я придумал оправдание вашей пьяной выходке.
Цимс мог бы оттолкнуть Дитмера и уйти, но побаивался такого важного человека, как господин Дитмер, секретарь походной канцелярии графа Пипера, и лишь тупо смотрел Дитмеру в лицо, не зная, что делать.
Йохан Дитмер был сыном бургомистра Нарвы. Отцовским домом управляла экономка фру Маргарета, офицерская вдова, – такая же красивая и внешне бесстрастная, как Бригитта Цимс. Фру Маргарета благосклонно приняла хозяйского сына в свою постель, потому что Йохим был юношей чистоплотным и воспитанным, всегда приходил вымытый и с деньгами.
