Мика Валтари - Золотое кольцо всадника
Не только мы, члены совета, но и весь народ, — конечно, я имею в виду благоразумных граждан, — неодобрительно покачивали головами при виде Нерона, проезжающего на священной триумфальной колеснице Августа сквозь брешь в городской стене, а затем через весь город, в сопровождении почетной гвардии из актеров, музыкантов, певцов и танцовщиц, собранных со всего света, и следующих за ними повозок, нагруженных победными венками. Вместо битв скульптурные группы и картины на огромных раскрашенных художниками холстах представляли многочисленные победы императора в различных певческих состязаниях. Нерон в двойном венке победителя на голове и в пурпурной тоге, украшенной золотыми звездами, искусно правил колесницей.
В защиту цезаря следует сказать, что он, уважая древний обычай, смиренно поднялся на коленях по крутым ступеням к Капитолийскому храму, дабы преподнести лучшие победные венки в дар не только Юпитеру, но и другим богам Рима — Юноне и Венере. Но венков было так много, что их хватило для того, чтобы покрыть все стены в помещениях для приемов и в круглом пиршественном зале в Золотом доме.
И все же возвращение Нерона в Рим оказалось не столь уж приятным, как могло показаться на первый взгляд. Статилия Мессалина, хоть и была испорченной и слабовольной особой, все же была женщиной и вовсе не собиралась мириться с тем, что Нерон наделил всеми супружескими правами своего любовника Спора и относился к нему точно так же, как к ней, своей законной супруге, меняя супружеское ложе на ложе любовника по своей прихоти. Мессалина и Нерон ссорились так яростно и громко, что их голоса были слышны во всем дворце, но цезарь не осмеливался ударить жену, так как судьба Поппеи была еще свежа в его памяти, и Статилия совсем его не боялась.
Некоторое время спустя в приступе необузданной ярости Нерон потребовал назад у Юноны свои венки, а потом наделал еще целый ряд глупостей, чего ему ни в коем случае делать не следовало. В конце концов он сослал Статилию Мессалину в Анцию, но для нее это был, безусловно, лучший выход из создавшегося положения.
Сегодня Статилия Мессалина вновь вспоминает те дни, сожалеет о Нероне и говорит о своем супруге только хорошее, как это и приличествует вдове. Она часто посещает скромный мавзолей Домициев на Марсовом поле, который хорошо виден с садов Лукулла на Пинции, где в дни своей юности я вместе с Нероном и Агриппиной любовался цветущими вишневыми деревьями.
Говорят, что прах Нерона покоится в мавзолее Домициев. Весть о его неожиданной кончине мгновенно облетела всю страну, и в восточных провинциях начались беспорядки. Народ не поверил в смерть Нерона, считая, что это его очередная уловка и в любой момент он может вернуться, дабы напомнить нам всем о том, что годы его правления были счастливым временем, особенно в сравнении с нынешней алчностью государства, разоряющего своих граждан непомерными налогами.
В восточных провинциях то и дело появлялись беглые рабы, громогласно утверждающие, что Нерон жив, а кое-кто даже заявлял, что он и есть Нерон. Разумеется, парфяне всегда с радостью поддержат любые попытки поднять восстание. В Риме распяли на крестах двух Неронов-самозванцев. Их попросили подтвердить свои слова, соревнуясь в пении, но никто их них не обладал певческим талантом Нерона. Как бы то ни было, Статилия Мессалина поминает своего супруга только добрыми словами и украшает цветами его могилу — если это в самом деле могила Нерона.
Есть вещи, о которых говорить очень трудно, но сколько бы я ни пытался отложить повествование о них, избежать этого нельзя. Итак, я продолжаю свой рассказ.
Торжества по случаю артистического триумфа Нерона, театрализованное шествие и некоторые политические дела отвлекли императора от дел повседневных, тем самым давая мне возможность отложить исполнение приговора на неопределенное время. Но в конце концов наступил день, когда мы были вынуждены представить на утверждение Нерону давно вынесенные смертные приговоры. Дольше тянуть было нельзя, ибо даже мои коллеги с подозрением взирали на меня, шепотом обвиняя в симпатиях к евреям.
Дабы сохранить незапятнанной свою репутацию, члены сенатского комитета по восточным делам провели тщательное расследование обстановки в еврейской общине в Риме. Необходимо было определить, не угрожает ли деятельность евреев в Риме безопасности государства, особенно теперь, во время восстания в Иерусалиме. Разбирательство по этому вопросу оказалось весьма выгодным, и многие из нас существенно поправили свое материальное положение. Зато с чистой совестью мы вручили Нерону и сенату благоприятный для евреев отчет.
Незначительным большинством голосов сенат все же утвердил положение о том, что притеснения евреев в Риме следует избегать, достаточно изгнать немногих подозрительных и неугодных лиц и слишком уж фанатичных проповедников. Наше предложение основывалось на разумных предпосылках и было принято, несмотря на всеобщую ненависть к евреям, вызванную продолжительным сопротивлением восставших в Иерусалиме иудеев.
Честно говоря, при подготовке судебных дел я использовал все свои возможности и связи Клавдии среди евреев-христиан — друзей твоей матери. Потому крючконосый палаточник Акила и его бесстрашная жена Прискилла не попали даже в списки опальных лиц. Но ты лучше других знаешь, что я человек жестокий, скряга и негодяй, пекущийся лишь о собственной выгоде, для которого у твоего лучшего друга Ювенала не нашлось ни одного доброго слова в его прекрасных стихах. Думаю, мои ближайшие друзья неплохо заплатили ему за копии этих сочинений, ибо людям истинное удовольствие доставляет злорадство. Так давай порадуемся вместе, искренне порадуемся за твоего бородатого друга, которому наконец-то удалось расплатиться с долгами, и мне это не стоило ни сестерция.
Будь я столь алчным, как утверждает Децим Ювенал, мне бы следовало купить у него эти мерзкие стихи и поручить моему издателю заработать на них. Но я не похож на Веспасиана, который обложил налогом даже жидкость, производимую человеком[63].
Однажды за обедом мы обсуждали с ним стоимость похорон, и он спросил, во что обойдется государственной казне его погребение. Мы тщательно подсчитали все расходы и пришли к выводу, что церемония в любом случае будет стоить не менее десяти миллионов сестерциев.
Веспасиан тяжело вздохнул и сказал:
— Дайте мне сейчас сто тысяч и можете выбросить мой прах в Тибр.
Разумеется, мы тотчас же собрали в его видавшую виды соломенную шляпу сто тысяч сестерциев, так что обед обошелся нам весьма дорого, к тому же еда ничем особым не отличалась. Веспасиан любил простые блюда и молодое вино из собственного погреба.
