Алексей Сергеев - Стерегущий

Солнце почти закатилось. Пожаром вспыхнула заря. Черными птицами с обагренными пламенем крыльями потянулись вверх одна за другой сумеречные тени.

— Пойдемте домой, мой милый мечтатель. Мне холодно, — зябко подернула Лелечка плечами.

Уходя, они бросили прощальный взгляд на море. Сначала они увидели двигавшиеся к ним огни — красный и зеленый, потом услышали мерный угрожающий гул, и, наконец, мимо берега пронесся огромный пароход, шумный, сверкающий и прекрасный…

Очарование воспоминаний прервал вестовой, явившийся с вызовом Алгасова в канцелярию к ротному командиру.

— Григорий Андреевич, — сказал ротный командир, отводя глаза от молодого офицера в сторону. — Из штаба полка мне передали, что у вас дома что-то стряслось. Идите-ка, голубчик, домой. Если вы нужны будете в роте, я пришлю за вами вестового, — и ротный командир торопливо пожал Алгасову руку.

В воротах казармы подпоручик увидел Родиона в одном мундире с криво надетым поясом. У солдата был вид чрезвычайно взволнованный.

— Ты чего здесь болтаешься? — удивился Алгасов. — Что за вид у тебя? Напился на блинах, что ли?

— Никак нет! Несчастье у нас. Так что мичман Кудревич вместе со «Стерегущим» нонича утром утопли…

— Как?! Что ты говоришь? — воскликнул подпоручик, останавливаясь и хватая денщика за плечо.

— Так точно, потоп. Их вестовой, Больших-Шапок, все мне в точности рассказал: как японец артиллерией «Стерегущего» разбил, и он пошел ко дну, а «Решительный» в Артур прорвался.

— Какое несчастье, какое несчастье! — быстро зашагав от казармы, говорил Алгасов. Тоска сдавила ему грудь. Он думал, как опечалит Лелечку известие о гибели мичмана, и, все еще не веря, что его соседа по комнате уже нет на свете, скорбно повторял: — Бедный, бедный Константин Владимирович!

— А им голову оторвало, и они лежат теперь в Сводном госпитале, — продолжал Родион, стараясь идти в ногу с офицером.

— Что ты путаешь? — снова остановился Алгасов. — Только что говорил — мичман утонул, а теперь в госпитале лежит.

— Никак нет! Это не им голову оторвало, а барыне Франк. Как наша барышня вместях с ней пошли в гости к барину Сидорскому, японская эскадра и возьмись палить. Всех и поубивало.

— Всех? — переспросил Алгасов, бледнея, срывающимся голосом. — Что это за «наша барышня»… Елена Владиславовна? — и сердце захолонуло в ожидании ответа.

— Так точно. Но барышню только ранило. Давеча еще были живы.

— Жива? — хрипло выдохнул Алгасов, напряженно глядя перед собою.

— Так точно, — не решился сказать Родион сразу всей правды.

Охваченный тревожным волнением, Алгасов круто повернул, почти побежал к госпиталю. Он не мог поверить в возможность несчастья. Ему хотелось надеяться, что оно прошло мимо. Чувство надежды никогда не покидает человека. Родион едва поспевал за ним.

В комнате врача, с надписью на черной железной дощечке «Дежурная», Алгасов нашел Сеницкого и по лицу его понял, что все кончено.

— Нет в живых? — вымученно спросил он неповиновавшимся голосом.

Сеницкий молча кивнул.

— Как же это произошло? — бессвязно и даже как-то бездушно, словно поддерживая ненужный разговор, спрашивал Алгасов. — Очень мучилась?.. Что вы знаете?

— Очень мало… Принесли едва живой. Осмотрел ее, сделал перевязку. Больше помочь ничем нельзя было.

— Дальше! — нетерпеливо перебил Алгасов. — Когда ее принесли… она…

— Дальше, голубчик, пришло то, что с каждым из нас неминуемо приключится… мгновением раньше, мгновением позже.

— Дайте мне посмотреть на нее, — с дрожью в голосе попросил Алгасов.

— Пойдем, — коротко ответил Сеницкий, нахлобучивая фуражку.

Сеницкий и Алгасов вышли из дежурной, Родион поплелся за ними.

Алгасов встал в углу так, чтобы ему была видна Лелечка. Вытянув голову, он настороженно вглядывался в лицо девушки: не откроет ли глаза, не улыбнется ли?.. В памяти оживали видения прошлого, и все вокруг было, как смутный сон, разорванный на части.

Входили и уходили люди, сменялись их лица, слышались голоса. Вошел полковник Агапеев, пропуская вперед сестру милосердия. В ногах у Лелечки они положили по большому букету. От электрического света на золотой парче то загорались блестящие искорки, то бегали тихие ласковые тени, прячась в цветах. Недавно срезанные цветы напомнили о благоуханной, радостной, вечно живой природе…

В сестре милосердия, повернувшейся от стола, подпоручик узнал Таисию Петровну. Она первая поклонилась, глядя на него с сочувственным испугом.

Алгасов не ответил ей, безразлично отвернулся в сторону.

Она снова подошла к Агапееву и сейчас же услышала его шепот:

— Смотрите, какая красота погибла! И за что?

Взволнованная молодая женщина промолчала, искоса наблюдая за Алгасовым. Откуда брать силы человеческому сердцу? Подпоручик как бы качался от свалившегося на него горя, и рука его, нервно скользя то вверх, то вниз, оглаживала кобуру револьвера… В кого собирался стрелять он? В себя? В японцев? Для чего ему это оружие, которым он не мог защитить свое счастье?..

Адмирал Макаров появился неожиданно: твердой поступью прошел к столу, сам окаймил гирляндой из роз изголовье усопшей, скорбно и низко склонил над ней голову.

— Вечный покой и вечная память тебе, дорогое дитя!

Выпрямляясь, увидел в ногах Лелечки солдата с заплаканными глазами и скорбную фигуру молодого офицера в походной форме. Адмирал много раз видел смерть. Он знал, что скорбь и печаль у всех различны: у кого мужественны, как готовность побороться с предстоящими новыми испытаниями, у кого безвольны и жалки, как отчаяние, от которого никнет голова и опускаются руки.

Макаров круто повернулся, увидел стоявшую рядом с полковником Агапеевым Таисию Петровну. Глаза ее встретились со взглядом Макарова, тревожно о чем-то спрашивая.

Степан Осипович был далек от мысли встретить ее в мертвецкой солдатского госпиталя. И то, что именно здесь, в этой страшной обстановке, предстояло сказать ей о гибели Сергеева, ужаснуло адмирала. «Быть может, отодвинуть этот момент?»

Но тут же Макаров устыдился своих колебаний. Взгляд Кадниковой был настойчиво-выжидающий, и адмирал решил сказать то, что она должна была знать.

— Таисия Петровна! — произнес он. — У меня тоже горе. Сегодня в десять часов пятнадцать минут японская эскадра, которую мы недавно отогнали, разбила «Стерегущего», он затонул. Нашим крейсерам подобрать никого не удалось. Следует полагать, что на «Стерегущем» доблестно погибли смертью храбрых все офицеры и матросы. Вечная память героям!