Виктор Смирнов - Милосердие палача
Когда полусотня еще недавно вооруженных, уверенных в себе всадников превратилась в плотно сбившуюся, беспомощную толпу, из-за дальних вагонов вышел человек с ручным пулеметом Шоша в руках. Он, однако, не пошел к чекистским вагонам, а направился к бричкам, где красноармейцы только что развязали пленных. Остановился в полосе света. И Иван Платонович узнал Кольцова.
Господи, сколько же времени они не виделись, и вот встретились – и где, как? Такой встречи просто не могло быть! Нигде и никогда! Пенсне, которое было таким надежным орудием для Старцева, вдруг отказалось служить: стекла заволокла какая-то белесая муть. Он перестал видеть.
Привычным движением сняв пенсне, профессор протер стеклышки и вновь посадил на место. Но это не помогло. Мир по-прежнему был расплывчатым и белесым. И тогда Иван Платонович понял, что плачет. Он мысленно стал ругать себя, обзывать свои слезы «старческими», но остановиться не мог. Сейчас, сейчас это непристойное поведение прекратится.
Но когда Кольцов обнял его, Старцев просто зарыдал.
Глава двадцать пятая
Последний год, может чуть более, капитан «Кирасона» Иван Николаевич Иванов жил с чувством постоянной и неясной тревоги. Огромная, необъятная Россия, как шагреневая кожа, сжалась до мизерного клочка, именуемого Крымом. И, несмотря на широковещательные обещания и русских генералов, и союзнических политиков вернуть ее в прежние границы, Иван Николаевич не верил в это. Не верил даже тогда, когда белые войска вырывались на степное раздолье Таврии. Не верил не только потому, что мысленно представлял огромные пространства России, но и потому, что хорошо знал темноту и озлобленность ее населения, которое в большинстве своем не хотело возврата к прежнему.
Старая Россия навсегда уплыла по реке времени, в новой же он не находил для себя пристани. А жизнь продолжалась, и лет ему было не столько, чтобы самому себе сказать: «Доживу как-нибудь, немного осталось».
Размышления о том, что Россия катится к неизбежному краху, покидали его разве что во сне и диктовали поступки, которых в не такое уж далекое время он бы стыдился. Но что было делать, когда отвечал он не только за свою жизнь, но и за все свое семейство: жену и двух дочек-невыдавах? Он понял, что должен сделать все возможное и невозможное, чтобы они смогли прожить свою жизнь достойно.
Прошедшей зимой, когда армию генерала Деникина заперли в Крыму, он приобрел в европейской части Стамбула, на улице Алтым-Бакал, домишко. Двухэтажный, с застекленными балконцами, нависающими над улицей, поначалу он казался ему едва ли не крепостью в этом непрочном мире. Но со временем это скрипучее жилище, построенное, как и большинство турецких домов, невесть из чего (колупни ногтем стену, и посыплется труха), все меньше и меньше нравилось Ивану Николаевичу.
По винтовой лестнице наверх поднимаешься – скрипит и качается, будто ты в штормягу лезешь на капитанский мостик. Опять же отопление в холод – какая-то жаровня, в которую насыпаешь из мешка древесных углей и раздуваешь их, как в самоваре.
Несерьезная жизнь, не то что в России. Вот в Ялте в особнячке у него печь так печь – круглая, железная, обложенная огнеупорным кирпичом: раз протопишь – три дня греешься.
Но жаловаться и на здешнее жилье было бы грех. Многие из русских беженцев мечтали бы о таком обиталище как о дворце. Ютятся где попало, случается, в таких скворечниках, что в осенний ветер их раскачивает, как в зыбке. И притом не свои скворечники, а снятые за пять-шесть лир в месяц. Не заплатил – живи на улице. Хорошо, если хозяин – турок. Турки, они добрые, вроде русских: тоже как бы подневольный народ. Вся торговля, недвижимость, все деньги – у греков, армян, евреев. Бойкие люди, торговые, копеечку умеют считать. Вот и он, Иван Николаевич, как бы подстроился к ним: домовладелец, к тому же и с капиталом в банкирском доме. Если Врангель не удержится в Крыму, он все свое семейство перевезет сюда, в Стамбул. Не Россия, а жить можно.
Пароходы, конечно, союзнички отнимут за долги, и с капитанского мостика его попрут. У них своих капитанов достаточно. Ничего, пристроится где-нибудь. Главное – дом. И счетец. И не где-нибудь там в «Алтым-банке», который не сегодня завтра разорится, а в стамбульском филиале парижского банкирского дома «Борис Жданов и Кє». И проценты, которые давал банкирский дом русским клиентам, были, пожалуй, не самыми худшими не только в Стамбуле. Если сколотить хорошенькую сумму, можно на одни только проценты и приличный дом в богатом районе купить, и жить затем припеваючи. Вот только задача, каким образом сколотить эту хорошенькую сумму?
Иван Николаевич вырос человеком крайне порядочным, в семье, где честность вбивали ремнем. Когда в пятом классе реального училища прочитал «Мертвые души», Чичиков стал ему противен из-за гнусных денежных махинаций. Иван Николаевич мечтал о море, о стихии. Потом всего насмотрелся, особенно в годы войны. Много всяких товаров перевозил он на своих грузопассажирских. Спекулянты, как клопы, надувались на военных заказах. И получалось так: или ты в голытьбу идешь, в услужающие, в старпомы, скажем, с мизерной зарплаткой, или сам начинаешь карабкаться. И урываешь где только сможешь.
Последнее время самый выгодный товар стал – сами пассажиры. Им лишь бы вырваться из-под Совдепии. Интеллигенты, в деньгах ни черта не понимают, жемчуга отдают за плохонькую каютку. За чашку кипятку пятерку платят, да еще спасибо говорят. Россия – страна, где люди своего богатства никогда не понимали и не ценили. Как же на ней не заработать!..
И все же все его заработки до недавнего времени были крохотными. Слезы, а не заработки. Хорошо бы заработать много и сразу. Воровство исключается, за него в Турции судят по суровым законам шариата. За мелкое воровство – руку долой, за кражу со взломом, грабеж, крупную растрату – виселица. Есть, есть на Востоке своя мудрость!
Но существуют же способы, когда можно заработать хорошие деньги, не преступая турецкие законы. Надо только крепко подумать и изобрести.
Один из таких способов вскоре нашелся вроде бы сам собой. Когда-то Иван Николаевич почти интуитивно завел тетрадочку, что-то вроде дневника, которые ведут влюбленные гимназистки. Но только стал записывать в нее имена капитанов и названия судов, ходивших иногда в красную Одессу, ночью или в непогоду, минуя врангелевские посты на Тендровской косе, и шатающиеся вдоль побережья белогвардейские «шмаги». Каждому такому капитану требовался аванс, потому что они прикупали в румынских и болгарских портах русское оружие и перебрасывали его в Одессу, где базировалась нуждающаяся в таком оружии Четырнадцатая большевистская армия. Иногда продавали оружие агентам Кемаля.
