Виктор Смирнов - Милосердие палача
Павел гнал коня через степь. Он знал, что рано или поздно выскочит к насыпи, а она приведет его к станции. Ему нужна любая станция, на которой есть телефон или телеграф!
Впереди замаячила лесополоса. Когда-то давно, еще по указу Столыпина, здесь насадили лесополосы, которые должны были задерживать снега для влаги и противостоять иссушающим ветрам. С тех пор акации, дубы и клены хорошо поднялись, укоренились, окрепли и тянулись полосами вдоль и поперек бесконечного новороссийского пространства.
Какое-то время Кольцов мчался вдоль лесополосы, от которой тянуло прохладой. Но полоса кончилась, и он вновь оказался на открытом месте.
Во время всей этой бешеной скачки он продолжал размышлять, где может сейчас быть махновский отряд, насколько он приблизился к Волновахе. Проезжая по селам, где население относится к махновцам с сочувствием, они конечно же захотят сменить лошадей на свежих, невыморенных. А ведь это полсотни коней, и сменить их дело непростое. Не нитку в иголку вдеть. Все это время. Время, которое работает на него…
Он влетел на холм и увидел железнодорожную насыпь.
Конь, казалось, понял наконец причину спешки и пошел хорошей размашистой рысью. Сумка с магазинами больно била Павла по спине, а пулемет молотил по ногам, превращая их в одну сплошную боль. Наконец он доехал до беленькой обшарпанной станции с давно бездействующей паровозной по-птичьи выгнутой водокачкой и с высокой, в нескольких местах поврежденной снарядами водонапорной башней. На фронтоне станции, тоже поколупанном пулями, черной краской было выведено «Цареконстантиновка».
У станционного здания было два входа, и оба были прочно закрыты. Кольцов постучал. Никакого ответа. Забарабанил кулаком. Стал бить в дверь носком сапога. И услышал где-то там, в глубине здания, шаркающие шаги, они приблизились к двери.
– Хто там? – раздался из-за двери сиплый, простуженный старческий голос. – У нас туточки никого. Тольки я, ночной сторож.
– Так сейчас день.
– А я и днем ночной сторож.
– Тогда открывай! – приказал Кольцов.
– По инструкции не положено без начальствия чужих впускать.
– Еще чуток поговоришь, дед, и я без всякой инструкции открою дверь гранатой, – пригрозил Кольцов.
– Вот этого не надо! Это у нас уже было! – миролюбиво сказал сторож и загремел запорами.
Наконец дверь открылась – и перед Кольцовым предстал тощий белобородый дедок, похожий на святого, в белой холщовой рубахе и таких же штанах, подпоясанных веревкой.
– Телеграф, телефон есть?
– Шо-то там, в хате, стукает, а только начальствие мне сказало, шоб я туда не подходил.
– Где телеграфист?
– Афанасий? Дак чего ему тут делать, когда поезда почти не ходят. – Дед достал большие часы-луковицу, открыл крышку, поглядел и важно сказал: – Скоро товарняк с Розовки пройдет, Афанасий будет тут, шоб его пропустить. А так чего ж… у него хозяйство.
– Далеко живет Афанасий?
– Туточки, за углом.
– Вот что, дед! Давай быстро сюда Афанасия! Живым или мертвым! Скажи, большое начальствие приехало, его требует!
– Можно, – согласился дед. – А раз вы есть начальствие, приглядите тут.
– Быстрее! Быстрее! – прикрикнул на медлительного и словоохотливого деда Кольцов.
Вскоре пришел телеграфист Афанасий, прихрамывающий, со шрамами на лице – видно, пришлось побывать в серьезных переделках.
– Звали? – хмуро и даже с вызовом спросил он. – Что нужно?
Кольцов понял, что телеграфист тот еще орешек, и, чтобы долго с ним не разговаривать, протянул свое удостоверение. Телеграфист долго и внимательно его изучал, возвращая, сказал уже иным тоном:
– Так чем могу помочь?
– У вас телефон, телеграф?
– Телефон не работает, где-то порваны провода. А Юз в порядке.
– Садитесь, свяжемся с Волновахой.
– С утра пытаюсь, не получается. В Карань юзограмма прошла, это дальше. А Волноваха молчит.
– Та-ак, – огорченно вздохнул Кольцов. – А как Мариуполь?
– Попробуем.
Афанасий сел к буквопечатающему аппарату Юза, не оборачиваясь к Кольцову, попросил:
– Диктуйте!
– Мариуполь. Уездная ЧК, начальнику. Срочно ответьте Цареконстантиновке. Полномочный комиссар ВЧК Кольцов.
Пальцы телеграфиста забегали по клавишам… Потом они долго ждали. Телеграфист сказал:
– Видать, ищут его.
Аппарат вдруг ожил, из подающего устройства потекла лента. Кольцов стал перебирать ее в руках:
«На проводе начальник уездной ЧК Морев. Слушаю».
Кольцов вновь продиктовал:
«Весьма важно. Через несколько часов на Волноваху совершит налет банда махновцев – полсотни человек, – переодетых в красноармейскую форму. Охотятся за ценностями, которые находятся в спецпоезде на запасных путях. Под видом пленных везут арестованных чекистов. Предпримите все возможное, чтобы отразить налет и спасти жизни товарищей. Надеюсь на вас. Кольцов».
На этот раз аппарат выдал ответ быстрее:
«Сделаю все возможное, – прочитал Кольцов. – Поднимаю сотню бойцов ВОХРа Мариуполя и гарнизон Волновахи. Постараемся встретить достойно. С коммунистическим приветом. Морев».
– Серьезные дела, – покачал головой телеграфист. Он встал, подошел к окну, и только сейчас, в лучах полуденного солнца, Кольцов по-настоящему разглядел этого человека, который вот уже три года, живя в пекле Гражданской войны, передавал самые срочные сообщения то белых, то красных, то махновцев, и при этом нередко с ощущением холодного ствола револьвера, приставленного к виску.
– Раз вы это понимаете, – сказал Кольцов, – посоветуйте, каким образом быстрее всего можно добраться до Волновахи? Надеюсь, понимаете, что это крайне важно?
– В прежние времена это не составило бы большого труда, а сейчас… а сейчас… – Телеграфист задумался, но затем решительно и твердо сказал: – А сейчас мы тоже что-то придумаем. Минут через десять прибудет товарняк. Мне так думается, ничего не случится, если он сутки постоит здесь, у нас. А паровоз пустим на Волноваху. Вот только комфорта не обещаю.
– А с ветерком можно? – улыбнулся Кольцов.
– Там бригада такая, что не только с ветерком – с ураганом доставит.
От Цареконстантиновки до Волновахи верст семьдесят. Два часа хорошей езды. Но хорошая езда здесь не получается. А если и получается, то кончается аварией. Путь извилист, он минует бесконечные балки, и паровоз трясется, визжит и скрипит на поворотах, грозя сорваться с рельс.
Помощник кочегара то и дело хлопал заслонками топки, кочегар равномерно и сноровисто покрывал огнедышащее пространство слоем угля. Хорошо, что в Цареконстантиновке сохранился на складах хороший донбасский уголек, его должны были еще в шестнадцатом переправить в Бердянск, а оттуда в Севастополь: Черноморская эскадра готовилась к походу на Босфор. Теперь этот уголек сгорал в топке мощной «эски».
