Жан д'Айон - Заговор Важных
— Отлично, — с довольным видом подвел итог Нисрон. — Сейчас отведу вас в келью. Там вы найдете еду, одежду и кровать для отдыха.
После полудня и до самого вечера Луи был предоставлен самому себе. Вечером пришел Нисрон с инструкциями.
— Сейчас я объясню вам, куда и к кому вы идете. Лет двадцать назад у меня в монастыре был товарищ. Увы, он соблазнил девушку, проживавшую в соседнем квартале, и его изгнали из ордена. Когда девушка умерла, произведя на свет младенца, я поддержал его и утешал, а в утешении он нуждался часто…
Он больше не священник, но по-прежнему играет эту роль… там, где сейчас находится.
И он прервался на середине фразы. Возможно, он пожалел, что слова «играть роль» сорвались у него с языка. Такое признание явно не входило в его планы… Овладев собой, он проложил:
— Знаете ли вы Долину нищеты?
— Так называют улочки, расположенные между Гран-Шатле и Сеной. Настоящий лабиринт.
— Это место чем-то напоминает ад, во всяком случае, тот ад, который мы себе представляем; там мой друг и живет. Живет среди преступлений, грязи и нечестия, но остается человеком Господа. И если кто-то может ввести вас в банду убийц Бофора без опасения выдать ваше истинное лицо, то это только он. Вы передадите ему это письмо, рядом с адресом я набросал примерный план, как вам его найти.
Луи взял конверт.
— Не могли бы вы в свою очередь передать несколько писем, которые я хотел бы написать? — спросил он.
Нисрон заколебался, но лишь на мгновенье.
— Да, но пообещайте мне не писать ни слова о том, чем вам предстоит заниматься.
— Не беспокойтесь, это в моих интересах.
Луи написал письма Жюли, родителям и Гастону, где заверил их, что пребывает в добром здравии и надеется скоро вернуться.
Он рано лег спать.
На заре Нисрон разбудил его и проводил до ворот монастыря.
17
Пятница, 28 августа 1643 года
Пешком направляясь к месту назначения, Луи не уставал благодарить монахов, изменивших его внешность до неузнаваемости. Сам себе он напоминал карикатуру на Гофреди. В высоких кожаных сапогах с дырявыми носами, в широком колете из темной буйволовой кожи, с заплатками, напоминающими о прежних драках, в камзоле неопределенного цвета, прикрытого драным плащом, переброшенным через правое плечо, он шел, гордо сжимая эфес висевшей на широкой перевязи стальной рапиры, длинной и тяжелой, покрытой пятнами ржавчины. На голову ему нахлобучили нечто, лет пятьдесят назад представлявшее собой широкополую касторовую шляпу, откуда свешивался пучок пожелтевших куриных перьев, некогда исполнявших роль украшения.
На улице все уступали ему дорогу, а за спиной перешептывались. Его вид извещал всех встречных, что они имеют дело с человеком, стоящим на одной из высших ступеней разбойной иерархии, и он благополучно добрался до места.
Долина нищеты, раскинувшаяся между тюрьмой и рекой, начиналась как обычная улица, где на рынке торговали дичью. Но и улицу и рынок часто затопляли воды Сены, и при каждом наводнении жители теряли все свое добро, становились нищими, откуда и возникло название, постепенно распространившееся на весь квартал — от берега, где еще не построили набережной, и до набережной Жевр, где сейчас полным ходом шло строительство.
Путь Луи лежал в гнусный, жалкий, а главное, самый опасный уголок во всем Париже. В переплетении улочек вонь стояла невыносимая, сюда стекали все нечистоты и жидкие отходы из домов и с улиц, расположившихся на прибрежном откосе; тут же собирался весь парижский сброд.
Дома, стоявшие на шатких деревянных сваях, утопавших в темной жиже, кое-где заходили в реку. На тех клочках земли, где наводнение было редким гостем, лепились бесформенные одно- и двухэтажные домишки, с громоздкими пристройками и надстройками. От улочек ответвлялось множество тупиков, там скрывались подозрительные таверны, злачные места и притоны самого низкого пошиба.
Названия улиц были вполне под стать их обитателям: улица Убийц, улица Живорезов, улица Зажившихся-на-этом-свете, улица Смердящая.
На улицу с дурно пахнущим названием и шел наш герой.
Земля под ногами у Луи пропиталась смесью испражнений и крови (выше располагались бойни), а воздух — тошнотворными миазмами. То и дело приходилось огибать черные вонючие болота; местные жители именовали их тухлыми дырами и опорожняли туда ночные горшки. А некоторые бесхитростно использовали эти дыры в качестве отхожих мест.
Луи крутился в лабиринте грязных, узких и зловонных улочек, застроенных лачугами, покрытыми, словно проказой, зловещей плесенью. Нисрон нарисовал Фронсаку план, но прежде чем Луи добрался до нужной ему Смердящей улицы, он не раз терял нужное направление. Наконец, свернув в тупик и почувствовав, что липкой грязи, помета и навоза под ногами стало значительно больше, Луи понял: он на месте.
Домишки, если их можно было назвать домишками, — хижины, лачуги, слепленные из саманных кирпичей, заплесневелых и вонючих, опирались на кривоногие сваи. В окнах не было стекол, на дверях — ни замков, ни засовов, а сгнившие пороги позволяли грязи и нечистотам стекать прямо в комнаты. Желая поправить положение, кое-кто из хозяев застилал полы соломой, но так как солому никто и никогда не менял, постепенно образовывалась единая навозная куча, на которой обитатели хижин ели, спали, рождались и умирали.
В закоулках на земле копошились покрытые язвами существа в лохмотьях, жившие за счет редких прохожих, на которых обычно кидались всей оравой, пытаясь выклянчить подаяние или обокрасть. Но в отличие от мнимых калек, ненастоящих уродов и эпилептиков-притворщиков,[67] которых так много в парижских дворах чудес,[68] больные, страждущие, покрытые ранами и язвами, снедаемые лихорадкой и мучимые голодом жители Долины нищеты никогда не обретали ни молодости, ни здоровья: там царила самая отвратительная нищета.
Несмотря на поношенную одежду, Луи вполне мог сойти за дворянина. Оценив расстояние, отделявшее его от дома, куда лежал его путь, он с тревогой поглядывал на дюжину бесплотных теней, уставившихся на него горящими глазами. Собрав все свое мужество, он медленно двинулся вперед, изображая полнейшее безразличие к окружающему. Сжимая эфес шпаги, он в глубине души сознавал, что для него это оружие совершенно бесполезно.
Узкая, менее туаза в ширину, улочка, как, впрочем, и все улицы в этом квартале, не способствовала свободному перемещению, и Луи просто не мог не задеть скучившихся на ней несчастных. К его великому удивлению, они продолжали сидеть, и ни один не сделал попытку встать или подойти к нему.
