Бернард Корнуэлл - 1356
— Добрый Иисус! Бей их! Святой Георгий! — орал за спиной Томаса конник с белой звездой на жюпоне, — Бей, не жалей!
И лучники били, отыгрываясь за растерянность и испуг, что охватили их после того, как первого залпа французы словно бы и не заметили. Лучники могли пускать до пятнадцати стрел в минуту, а лучников на правом фланге у французов собралось сотни две, и лихой кавалерийский наскок не удался. Кони первых рядов были выкошены начисто, редкие счастливцы из задних шеренг, у кого уцелели лошади, поворачивали их и уносили ноги. Латники герцога Уорвика верхом двигались по месту кровавой свалки, добивая раненых лошадей и приканчивая всадников. Двое воинов конвоировали к реке пленника в жюпоне со знакомыми Томасу по началу схватки бело-синими полосами. А где же тот, с сердцем Дугласов? Шотландец слабо барахтался, прижатый к земле мёртвым конём. Томас достал бодкин, прицелился, выстрелил. Стрела пробила плечо Дугласу. Вторую Хуктон всадил тому в бок. Следующую пустить не успел, трое спешенных подхватили шотландца и рывком выдрали его из-под тела коня. Один из спасателей тут же за ретивость поплатился жизнью, а во втором Томас опознал по выбивающимся из-под шлема лохмам с жёлтыми костяшками Скалли. Хуктон натянул лук, но детину с товарищем и раненым Дугласом закрыл мечущийся конь без всадника, а, когда животное умчалось, Томас увидел, как Скалли хлопнул по крупу лошадь, через седло которой был перекинут его лорд, и она, высоко подбрасывая копыта, унесла чёртова Дугласа в лесок. Хуктон выстрелил, стрела щёлкнула о спинную пластину доспеха Скалли, оставив вмятину. Не оборачиваясь, верзила махнул рукой пережившим обстрел соотечественникам, и они впятером порысили на своих двоих следом за лордом.
И Томас вдруг осознал, что атака отбита. Журчала река, пели птицы, жалобно кричали умирающие и раненые лошади.
Лучники снимали тетивы, и луки выпрямлялись. Пленных, частью раненых, частью оглушённых, набралась, как ни странно, немало. Их погнали к броду. Англичане занялись сбором трофеев. С трупов снималось всё, что представляло ценность: доспехи, оружие, с коней — сёдла и сбруя. Изувеченных животных, которые были ещё живы, отстегнув налобник, добивали ударом булавы или клевца. Лучник, раздев французского рыцаря, надел на голову бацинет с хундсгугелем и с удовольствием опоясался богато украшенным мечом.
— Сэм, — окликнул друга Томас, — надо стрелы собрать.
Тот с ухмылкой кивнул и повёл десяток эллекинов к месту бойни. Кроме стрел там есть чем поживиться. Раненый француз поднял руку, показывая подходящему англичанину, что сдаётся. Латник присел к нему, перебросился парой фраз, затем поднял лежащему забрало шлема и равнодушно вогнал в глаз кинжал.
— Слишком беден, чтобы выкуп заплатить, — послышалось за спиной Томаса.
Прикончивший француза воин тем времен обтёр кинжал и принялся обшаривать труп. Тот же голос над плечом Томаса прокомментировал:
— Чёрт, жестокие мы ребята. Зато мы захватили маршала д’Одрегема, и разве это не отличное начало поганого денька?
Томас обернулся. Говорил всадник с белой звездой на жюпоне, командовавший лучниками Уорвика. Забрало было поднято. Лицо с резкими чертами лица украшали пышные седые усы, а, встретившись с властным взглядом прозрачных синих глаз, Томас инстинктивно пал на одно колено:
— Ваша Милость.
— Томас Хуктон, не так ли?
— Да, сэр.
— А я ещё думаю, откуда здесь взяться гербу Нортхэмптона? — благожелательно продолжил по-французски всадник.
Томас приказал надеть эллекинам в бой ливреи герцога, цвета которого хорошо знали в английской армии, потому что нарукавных повязок с крестом святого Георгия, обычным опознавательным знаком англичан, на всех не хватило. Говоривший с Томасом носил на шее цепь Ордена Повязки и был герцогом Оксфордом, родственником сеньора Хуктона, герцога Нортхэмптона. Оксфорд дрался под Креси, потом их с Томасом пути-дорожки пересекались в Англии, тем не менее, лучника удивило то, что вельможа помнит не только его, но и помнит то, что Томас владеет французским. Нортхэмптона Оксфорд по-свойски именовал «Билли»:
— Жаль, что Билли далече, у нас нынче каждый добрый рубака на счету. А тебе я бы посоветовал отвести своих ребят на холм.
— Отвести, сэр? Почему?
— А ты прислушайся.
И Томас прислушался. И услышал бой барабанов.
Когда тяжёлые всадники д’Одрегема атаковали правый край растянутой английской обороны, горстка других рыцарей выехала перед боевыми порядками баталии дофина, вызывая англичан на поединки.
Их было шестеро. У каждого за плечами имелся внушительный список турнирных побед. Их чистокровные скакуны, как и лучшие доспехи, покупались за деньги, выигранные на ристалищах. Приблизившись к английским позициям, поединщики громкими криками известили противника о своём прибытии и намерениях. Англичане никак не реагировали. Даже лучники жалели стрел, ведь какой смысл убивать шестерых идиотов, ожидая нападения тысяч?
Поединщики ждали, и принц Уэльский на всякий случай распорядился:
— Передайте войскам на вызовы не отвечать.
Поединщики, питавшие надежды скоренько убить или сшибить с коня пару-тройку англичан для поднятия духа своего воинства и вящего позора воинства вражеского, стали проявлять признаки нетерпения.
— Эй, вы, бабы! — орали они англичанам, — Что, забыли, как драться?
— Плевать на них, пусть гавкают, пусть хоть лопнут… — цедили своим английские командиры.
Но один неслух сыскался. Собственно, «неслухом» его назвать было бы неправильно. Он не клялся в верности ни единому военачальнику из числа англичан и гасконцев. Неслух взлетел в седло, взял у оруженосца копьё и направил коня к кучке поединщиков.
Жюпона он не надел, а броня, начищенная, как зеркало, сияла. Султан турнирного шлема состоял из нежно-голубых перьев, а в середине смоляно-чёрного щита цвела белая роза без шипов, цветок Девы Марии. Вокруг шеи рыцаря был повязан женский шарф голубого шёлка, дар Бертильи. Де Веррек повёл коня по тропке сквозь виноградник к ровному пятачку на дне долины. Там он лошадь повернул и замер, будто приглашая к поединку любого из шестерых.
И один из них ответил на вызов. Он был парижанин, сильный, как бык, и быстрый, как молния. Тёмная синева его жюпона походила на ночное небо, а доспехи не ведали полировки. Эмблемой его был красный полумесяц, нарисованный на щите и вышитый на гербовой накидке.
— Предатель! — крикнул он де Верреку.
Роланд ухом не повёл.
Парижанин и пятеро его товарищей спустились к де Верреку.
— Эй, предатель! — вновь проревел парижанин.
