Пылающий берег (Горящий берег) - Смит Уилбур
До наступления темноты О-хва поймал еще двух омаров, почти таких же больших, как и первый, а потом он и Х-ани выскоблили неглубокую яму в песке и выложили ее листьями водорослей.
Пока они подготавливали место для приготовления пищи, Сантен рассматривала огромных омаров. Ей тут же бросилось в глаза, что у этих ракообразных клешни отсутствовали. Следовательно, они сродни тем лангустам, что водились в Средиземном море. Сантен как-то попробовала их за обедом у своего дяди в Лионе. Усы омаров были длиной с руку, у основания толстые, как большой палец. Они такие старые, что рачки и водоросли налепились на иглистые панцири, будто на камни.
О-хва и Х-ани закопали их в выложенную келпой яму, покрыв топким слоем песка, а поверх развели костерок. Отблески пламени играли на светящихся, абрикосового цвета телах, пока бушмены жизнерадостно болтали о чем-то. О-хва вскочил на ноги и начал неторопливый танец вокруг костра, шаркая ступнями о песок и подпевая себе скрипучим фальцетом. Х-ани сидела и прихлопывала ему в ритм, издавая странные гортанные звуки и покачиваясь из стороны в сторону. О-хва все танцевал и танцевал, пока измученная Сантен лежала, наблюдая за ним и дивясь тому, сколько энергии в этом маленьком теле. Ей хотелось понять, в чем смысл этого танца и песнопения.
— Я приветствую тебя, дух красного паука из моря, и посвящаю этот танец тебе, — пел О-хва, так сильно топая ногами, что его обнаженные ягодицы, торчавшие из-под набедренной повязки, тряслись, как кисель.
— Посвящаю тебе этот танец и отдаю дань уважения, потому что ты умер, чтобы мы могли жить…
Х-ани вторила пению, пронзительно-громко выкрикивая что-то.
О-хва, умелый и хитрый охотник, никогда не убивал, не выражая благодарности тем животным, что пали от его разящих стрел и попались в расставленные им ловушки. Не было такого существа, даже самого маленького и неприятного на вид, которое бы он не почтил. Будучи сам существом невеликим, он признавал чудесные достоинства многих малых вещей и знал, что чешуйчатый муравьед или зеленая ящерка должны почитаться ничуть не меньше, чем лев, а крошечный богомол так же важен, как и слон или сернобык, потому что в каждом из них заложена особая частица божественной природы, которой поклоняется О-хва. И себя считал не менее достойным, чем любое другое из этих существ, не имея над ними прав больших, чем те, что диктовались необходимостью выживания его и его клана, а потому благодарил духа омара за отданную им жизнь. Когда танец закончился, оказалось, что он проложил в песке вокруг костра целую дорожку.
Они с Х-ани соскребли песок и пепел, обнажившие тушки гигантских раков, которые стали теперь темно-красными и источали необыкновенный аромат, смешанный с запахом келпы. Разразившись веселым смехом и обжигая пальцы, бушмены вскрыли красные чешуйчатые хвосты и выбрали из них сочные кусочки белого мяса.
Х-ани кивком пригласила Сантен, и та присела на корточки рядом с ними. В клешнях рака были палочки мяса размером с мизинец, а грудка полна похожей на горчицу желтоватой кашицей, в которую превратилась печень. Бушмены использовали ее в качестве соуса.
Сантен не помнила, чтобы когданибудь получала от еды такое удовольствие. Своим складным ножичком она разрезала мясо на ломтики размером на один укус. Х-ани улыбалась, глядя на нее. В свете костра было видно, как тщательно она пережевывает еду, а потом Х-ани сказала:
— Нэм! — И снова: — Нэм!
Сантен, внимательно вслушиваясь, повторила слово и попыталась воспроизвести звуки так, как произнесла их старая бушменка.
Х-ани снова радостно рассмеялась.
— Ты слышал, О-хва? Девочка сказала: «Хорошо!»
Он фыркнул, глядя на нож в руках чужой женщины.
И вдруг понял, что не может отвести от него глаз. Лезвие разрезало мясо на ломтики так чисто, что на ноже оставался лишь один блестящий след. Какое же оно острое, подумалось О-хва, и от этой мысли у него испортился аппетит.
Наевшись так, что чуть не разболелся живот, Сантен прилегла возле огня, и тут же к ней подошла Х-ани и выскребла под бедром ямку. Лежать сразу стало гораздо удобнее, и она устроилась, чтобы спать, но Х-ани пыталась показать что-то еще.
— Ты не должна класть голову на землю, Нэм Чайлд, — объясняла она. — Ты должна держать ее выше, вот так.
Х-ани приподнялась на локте, а затем ловко положила голову на собственное плечо. Сантен такая поза показалась жутко неудобной, и, улыбнувшись в знак признательности, она осталась лежать, как и лежала.
— Отойди от нее, — пробурчал О-хва. — Когда скорпион заползет ей ночью в ухо, поймет.
— Она многому научилась за один день, — согласилась Х-ани. — Ты слышал, как она сказала: «Нэм»? Это ее первое слово, так я ее и назову — Нэм. Нэм Чайлд…
О-хва опять фыркнул и пошел в темноту облегчиться. Конечно, он понимал необыкновенный интерес жены к этой чужеземке и к ребенку, которого она носила в своем чреве, но впереди у них было очень опасное путешествие, и женщина будет только тяжелой обузой. А вот нож, если бы не этот нож, — мысль о ноже опять разозлила его.
Сантен пробудилась с громким криком. Ей приснился ужасный сон, непонятный и очень расстроивший ее, — она видела Мишеля, но не в объятом пламенем самолете, а скачущим на лошади. Тело Мишеля было все таким же черным от ожогов, волосы его вспыхнули факелом, но под ним был Облако, израненный и искалеченный снарядами, кровь ярким пятном растекалась по белоснежному боку, а внутренности вываливались из разорванного живота, пока он несся по полю.
— Вон моя звезда, Сантен. — Мишель показал вверх рукой, похожей на черную клешню. — Почему ты не хочешь следовать за ней?
— Но я не могу, Мишель, — выкрикнула Сантен, — я не могу!
Он ускакал галопом через дюны на юг не оглядываясь, а она звала его с мольбой в голосе:
— Мишель, подожди! Подожди меня, Мишель!
Она все еще кричала, когда чьи-то нежные руки разбудили ее.
— Успокойся, Нэм Чайлд, — прошептала над ней Х-ани. — Демоны сна напугали тебя, но посмотри-ка, они уже ушли.
Тело Сантен по-прежнему содрогалось от рыданий, и тогда старая женщина прилегла рядом, накрыла своей меховой накидкой ее и себя, прижала девушку и стала гладить по голове. Очень скоро та успокоилась. Тело бушменки пахло дымом, и жиром животного, и еще какими-то дикими травами, но запах этот не был отталкивающим. Наоборот, от тепла, исходившего от Х-ани Сантен стало уютно и хорошо, через некоторое время она уснула снова, на этот раз кошмары больше не снились.
А Х-ани не спала. Старикам не требуется спать столько, сколько молодым. Но в ее душе разлился покой. Физический контакт с другим человеческим существом был тем, чего ей крайне не хватало все эти долгие месяцы. С самого детства она знала, насколько это важно. Матери-бушменки носили своих детей привязанными к груди с младенчества, и вся последующая жизнь подрастающих Саков проходила в постоянном общении с остальными членами клана. На этот счет у них даже поговорка имелась: «Одинокая зебра легко становится добычей льва». Издавна клан бушменов жил как единый организм, в котором все тесно взаимосвязано.
Подумав об этом, старая женщина опечалилась. Воспоминание о погибшем клане вновь тяжело сдавило ей грудь: выносить его нестерпимо больно. В семействе О-хва и Х-ани было девятнадцать человек — три сына и три их жены, одиннадцать детей их сыновей. Самую младшую из внучек Х-ани еще не успели отнять от груди, а у старшей девочки, которую Х-ани любила самой нежной любовью, первый раз пошла менструация, когда болезнь обрушилась на клан.
То была чума, о которой не только они, но и вообще в племени Санов никогда не слышали. Болезнь победила так быстро и была такой жестокой, что до сих пор Х-ани не могла ни разобраться в ней, ни примириться с тем, что произошло. Она началась с того, что стало болеть горло, потом перешла в страшную лихорадку, от нее кожа горела огнем, казалось, что при прикосновении пальцы опалит жаром. Чума вызывала такую жажду, какой не испытываешь и в самой Калахари, имя которой «Великая сушь».
