Спартанец - Валерио Массимо Манфреди
– О чем думаешь? – спросил Карас.
– О той минуте, когда здесь появится спартанская армия.
– Необязательно, – ответил Карас. – Может быть, они оставят нас в покое.
– Нет, – сказал Клейдемос и покачал головой. – Ты прекрасно знаешь, что они никогда не оставят в покое независимый и недружественный город в пяти днях пути от Спарты. Я могу лишь надеяться на то, что эфоры рассмотрят возможность переговоров. Мы могли бы признать их формальный суверенитет над этой землей в обмен на мир. К сожалению, нам ничего не известно о том, что сейчас происходит в долине реки Эврот, но я не питаю ложных иллюзий…
– Этот город не должен погибнуть, – сказал Карас после долгого молчания. – Я слышал, как старики рассказывали детям историю великого исхода с горы Тайгет, историю Талоса-Волка. Через несколько лет об этом станут слагать песни, как сегодня поют о деяниях древних царей.
– Понимаю, – ответил Клейдемос. – Мы вместе приняли решение привести сюда народ, потому что я понял, что это единственный возможный путь к спасению и свободе. Но теперь я боюсь.
– Мессенцы уже приняли нас, с их стороны не было враждебности. Напротив, старейшины соседних городов и деревень передали нам, что считают нас своими родственниками, потому что у нас общие праотцы.
– Это правда. И это большое преимущество. Но если спартанцы нападут на нас, вряд ли мессенцы станут сражаться бок о бок с нами. Впрочем, тщетны наши попытки увидеть будущее. Надо готовиться к худшему, а если судьба будет к нам благосклонна, тем лучше. В любом случае приятно видеть, как мертвый город возрождается из руин. Мечта Критолаоса сбылась… Если бы только он мог увидеть все это…
– Критолаос был Хранителем меча, – сказал Карас. – Его дух всегда пребывает с народом.
– Иногда мне кажется, что я все это вижу в каком-то невообразимом сне. Я вновь обрел тебя, Антинею, маму… И этих людей, которые, кажется, давно были готовы к сражению.
– Они всегда были готовы, – сказал Карас. – Когда греки разбили персов при Платеях, наши люди в ту же ночь разграбили лагерь персов и унесли много ценных вещей; они долго все прятали. Эти сокровища позволили приобрести оружие для наших воинов, оружие, которым они будут защищать свободу даже ценой жизни. Эти люди никогда не станут рабами снова, запомни: никогда. Они предпочтут умереть… все, до последнего.
В ту ночь Клейдемос лежал рядом с Антинеей и крепко обнимал ее.
– Отец умирает, – сказала Антинея. – Но он спокоен. Он чувствует, что жизнь покидает его, и ни о чем не жалеет. Ты привел его в город предков, исполнив мечту всей его жизни.
Клейдемос обнял ее еще крепче.
– Антинея, – сказал он, – о Антинея. Как бы я хотел, чтобы эта ночь не имела конца. Но я боюсь будущего. Спарта беспощадна.
– Не важно, что нас ждет, и не важно, долгой ли будет твоя жизнь, если ты раб. Все илоты готовы сражаться и все рады, что пошли за тобой. Отец умирает, но в моем чреве растет наш сын: это знак продолжения жизни, а не ее конца.
Клейдемос, вглядываясь в темноту, попытался встретиться с ней взглядом и почувствовал комок в горле.
– Ребенок, – пробормотал он, – в мертвом городе родится ребенок… – Он долго целовал Антинею и гладил ее округлый живот.
Первый небольшой отряд спартанцев показался в начале лета. Эфоры решили ограничиться наблюдением за илотами, чтобы убедиться, что остальные народы Лаконии не примкнули к восставшим рабам. Прошло еще некоторое время, прежде чем спартанцы попытались осуществить вооруженное вторжение в долину, которую илоты успели укрепить земляным валом. Жители Ифомы надеялись собрать урожай до прихода зимы, поэтому, чтобы не пропустить врагов, за валом велось круглосуточное наблюдение. Когда пшеница начала колоситься, спартанцы отправили посланника с требованием сдать Ифому и вернуть людей обратно на Тайгет. Они высказали готовность воздержаться от мести и наказания, лишь бы все вернулись к работе на полях и пастбищах. Карас поднялся на вал и ответил:
– Этот народ долго страдал в рабстве. Многие погибли в бою, прислуживая вашим воинам, но нашу кровь презирали и считали подлой. Поэтому мы покинули Лаконию и вернулись на древнюю родину, восстановив этот город. Вряд ли среди нас найдется человек, не пострадавший от вашей несправедливости, побоев или пыток. Но мы не жаждем мести. Мы лишь хотим жить свободно и мирно. Поэтому, если вы покинете эту землю, мы не будем представлять угрозы для вас. Но ни за что на свете мы не согласимся снова взвалить ярмо рабства на свои плечи. Мы будем защищаться и рисковать жизнями, но не сдадимся.
– Берегитесь! – ответил спартанец. – Наши предки уже смогли разрушить этот город. Мы сделаем то же самое.
– Уходи! – яростно крикнул Карас.
Спартанец насмешливо посмотрел на него.
– Одноглазый и хромой, – усмехнулся он, оглянувшись на людей из своей свиты. – Хороших вождей выбрали эти голодранцы!
Но тут его речь оборвалась. Карас схватил огромный валун, поднял над головой и с криком кинул его в посланца. Спартанец слишком поздно понял, на что способен великан, и тщетно попытался прикрыться бронзовым щитом, надеясь спастись. Валун распластал его о землю. Грудь посланца сплющилась, и внутренности разбрызгались через отверстия в доспехах. Остальные воины ошеломленно опустили копья, собрали останки в щит и молча удалились.
Карас разослал разведчиков по всем холмам в округе, чтобы оценить силы вражеского войска. Вскоре ему доложили, что оно невелико. Это было связано с тем, что эфоры не хотели оставлять Спарту незащищенной, поскольку опасались, что аркадяне и мессенцы могут поднять восстание. Но они обратились за помощью к афинянам, рассчитывая на то, что им пришлют сильный контингент из Аттики. Прежде всего они надеялись на поддержку Кимона, главы аристократической партии и горячего сторонника союза между двумя сильнейшими государствами Греции. С помощью афинян они и собирались совершить решающее наступление, чтобы истребить всех илотов, укрывшихся за стенами Ифомы. Кимону, однако, стоило больших трудов сломить сопротивление эфоров. Ему это удалось только благодаря личному престижу. Когда он наконец добился от собрания согласия на отправку пяти отрядов гоплитов в Мессению, лето уже подходило к концу. Захватить город до наступления сезона дождей уже не представлялось возможным, а в плохую погоду вести осаду было намного труднее.
В начале осени у Антинеи родился сын. Старейшины высказались за то, чтобы мальчика назвали Аристодемом. Он был здоров и крепок, темноволос, как отец, а глаза были зелеными, как у матери. Когда повивальная бабка принесла малыша, уложенного в корзину, Клейдемос почувствовал, как его сердце трепещет от волнения. Взяв сына на руки и прижав к груди, он обратился к богам и взмолился от всего сердца:
– О бессмертные боги, властвующие над жизнью и смертью, вы уготовили мне столь горькую участь и вырвали меня,
