Гвидо Дикман - Лютер
Мартин застыл у входа. Все тело его сжалось в безмолвном ужасе, только глаза скользили по залу, словно ища все новых подтверждений чудовищной жестокости людей. Ему стало дурно. Он даже не заметил, как дверь отворилась и рядом с ним оказался Спалатин.
Прошло некоторое время, наконец Мартин отважился поднять глаза на секретаря.
— Все уже… закончилось?
— Да, закончилось.
— И сколько убитых?
Спалатин устало пожал плечами.
— Этого пока никто не знает. Одни называют цифру в пятьдесят тысяч, другие говорят, что жертв много больше. Что-то около… ста тысяч человек.
— Сто тысяч убитых крестьян?! — Мартин решил, что он ослышался.
— Среди них есть и дворяне. Зверству не было предела, они…
Секретарь не закончил фразу. Он с удивлением смотрел, как Мартин шел от одной скамьи к другой и бережно закрывал мертвым лица. Одеждой, накидками, какими-то тряпицами — что под руку подвернется.
— Это чума, Спалатин, — бормотал он. — Это бойня. А ведь весь смысл того, что я писал, заключался в преодолении насилия.
— Вы советовали князьям душить крестьянские восстания в зародыше. Вы уже забыли об этом?
Мартин не отвечал. Да, на нем лежала вина, большая вина. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы власть предержащая так расправилась с крестьянами. Вместо того чтобы придумывать новый порядок богослужения да писать церковные гимны, он мог бы выступить посредником между ними. Но теперь было поздно.
Вдруг он остановился, острая боль пронзила его сердце. Среди груды мертвых тел он увидел одно лицо, и лицо это было ему знакомо. «Этого не может быть, — в отчаянии подумал он. — Нет, только не это!»
Захлебываясь от рыданий, он упал на колени и так пополз, словно обезумев, к маленькому безжизненному тельцу, приваленному двумя обрушившимися бачками. То была молодая девушка, почти ребенок Ее длинные светлые волосы обрамляли лицо, словно венок из золотых колосьев. Рука и нога девушки были как-то неестественно изогнуты. Но лицо ее было прекрасно, оно было исполнено умиротворения, словно девушка спала.
— Вы знаете ее? — раздался слабый голос Спалатина.
Он положил руку Мартину на плечо. Это был беспомощный жест сострадания, но на большее Спалатин сейчас не был способен.
— Ее зовут Грета, — отозвался Мартин. Он сбросил руку Спалатина со своего плеча; кровь зашумела у него в ушах так сильно, что закружилась голова. — Дочь торговки хворостом, которая живет в лесу, здесь, неподалеку.
— Но… но она же калека. Что связывало ее с восставшими крестьянами?
Мартин выпрямился. Дрожащими, испачканными в крови пальцами он пытался вытереть слезы.
— Она больше не калека, Спалатин, — тихо сказал он. Потом наклонился и поднял на руки легкое тело. — С сегодняшнего дня она уже не калека.
Было еще совсем рано. Туманная дымка занимающегося утра, пронизанная неярким светом, висела над крышами и башнями города, когда повозка из Торгау протарахтела по булыжной мостовой.
Внутри царило сонное молчание. Женщины сидели, закрыв глаза, и лишь двое или трое осторожно поглядывали на восходящее солнце или жевали сморщенное яблоко. Катарина сидела на козлах. В отличие от своих усталых подруг она с великим нетерпением ждала знакомства с новой родиной. Стаза ее, казалось, запоминали всё: роскошные, украшенные гербами арки из песчаника, ведущие во двор резиденции курфюрста, церковь, портал которой был закрыт досками, величественные фасады домов знати по обеим сторонам улицы.
Перед красивым зданием из красного кирпича, над входом в которое красовался искусно украшенный медный щит, Катарина остановилась. Она внимательно рассматривала дом, за фасадом которого был скрыт настоящий лабиринт из маленьких двориков. Судя по всему, это был дом придворного художника Лукаса Кранаха, которому Катарина написала из Торгау и от которого получила ответ. Художник вызвался на первое время приютить Катарину и ее спутниц у себя. Катарина решительно слезла с козел и сообщила, что они наконец-то достигли цели своего непростого путешествия.
Из окна нижнего этажа за прибытием бывших монахинь уже наблюдали. Дверь тут же отворилась, и благопристойная супружеская чета неторопливо приблизилась к повозке.
— Катарина фон Бора? — вежливо осведомился хозяин. — Меня зовут Лукас Кранах, отныне я к вашим услугам, — произнес он и, положив правую руку на грудь, отвесил легкий поклон; его супруга тем временем с любопытством разглядывала женщин, сидящих в повозке.
Катарина покраснела. За всю ее жизнь еще никогда не случалось, чтобы мужчина кланялся ей или хотя бы галантно с ней разговаривал. Кроме отца Стефана, исповедника их монастыря, ну и, конечно, ее отца. Чувствуя, что на столь радушный прием необходимо что-то ответить, Катарина откашлялась и сказала:
— От всего сердца благодарю вас, господин Кранах. Очень любезно с вашей стороны, что вы и ваша супруга решились предоставить нам приют. Хочу уверить вас, что мы не намерены злоупотреблять вашим гостеприимством и будем пользоваться им не долее, чем вынудит нас крайняя необходимость.
— Как я вижу, вас одели во все новое, сестра… девица фон Бора, — вмешалась в разговор жена Кранаха. — Жители Торгау определенно не пожалели для вас средств, не так ли?
Катарина кивнула. Любая другая женщина под землю бы провалилась от стыда под столь откровенно оценивающими, неприязненными взглядами супруги художника. Но Катарина смотрела на нее открыто и спокойно, очаровательным движением оправляя на себе простое платье из зеленой шерсти, которое ей подарили для путешествия. Хотя большинство бывших монахинь непременно хотели, чтобы все видели их стриженые волосы, Катарина накинула на голову тонкое покрывало из выбеленного хлопка, которое только подчеркивало ее лучистые глаза и тонкую линию подбородка.
— Позвольте спросить, где мне найти доктора Лютера? — обратилась она к Кранаху. — Мне хотелось бы, повидаться с ним как можно скорее. В конце концов ведь именно ему, его сочинениям мы обязаны тем, что начинаем теперь новую жизнь.
Лукас Кранах подозвал одного из своих слуг, которые выгружали из повозки пожитки бывших монахинь, и попросил его проводить Катарину к церкви Святой Марии. Он объяснил, что с тех пор, как доктор Лютер вернулся в город, там его можно застать почти всегда.
Войдя под сумрачные своды церкви, Катарина заметила человека в черном одеянии, который, погрузившись в свои мысли, стоял перед алтарем. Тело его скрывала тень, но голова была освещена, из разбитого витражного окна на нее падал широкий луч света. Катарина вдруг почувствовала страх, ей захотелось развернуться и убежать, но за ее спиной, в дверном проеме, в нетерпении стоял слуга Кранаха, внимательно наблюдая за ней. Она немного выждала, а потом медленно подошла к человеку у алтаря.
