Саймон Скэрроу - Орел и Волки
— Ну, еле успели, — прохрипел севшим голосом Катон, когда Макрон рассовывал инструменты оторопевшим легионерам.
— Погоди, дело еще не сделано, — отозвался Макрон, впихивая трубу в руки одному из солдат.
Тот глядел на нее испуганно, словно на ядовитую диковинную змею.
— Не хрен таращиться, — рявкнул Макрон. — Набери в грудь больше воздуха и дуй в эту дырку изо всех своих сил. И не вздумай лениться: иначе я эту штуковину тебе в глотку забью. Или дуй, или, на хрен, проглотишь ее целиком. Дошло?
— Так точно, командир!
— Молодец. Теперь дуди.
Легионеры не в лад принялись оглашать ночь дикой какофонией трубных звуков, в которых, однако, полностью потонули крики Тинкоммия.
— То, что надо! — кивнул, подбоченясь, Макрон. — Продолжайте какое-то время в том же духе, потом можно будет передохнуть. Но ежели враг снова примется гавкать, опять начинайте. Всем понятно? Все, выполнять! — Он подался к Катону поближе, чтобы тот его смог расслышать сквозь шум: — Убери атребатов со стены. Вели им отдохнуть. Утром этим парням потребуются все их силенки.
ГЛАВА 30
Едва рассвело, Макрон приказал проверить боеготовность всех находящихся в городе сил. Катону было велено присоединить уцелевших Вепрей к Волкам, а сам ветеран вывел с базы гарнизонных легионеров и собрал возле ворот, возлагая на них роль резерва. Молодой центурион послал человека в чертог, призывая выйти на вал и царских телохранителей. Пока Макрон наставлял своих воинов, он совершил полный обход оборонительного периметра Каллевы. Призывы Тинкоммия, не прекращавшиеся всю ночь, возымели действие, и к тому времени, когда Катон вернулся к воротам, стало ясно, что более трех десятков бойцов перебрались через частокол и примкнули к врагу.
Пелена тумана помогла им сбежать, и даже сейчас молочно-серая дымка окутывала округу. Катона порадовало лишь то, что очень немногие из дезертиров принадлежали к Волкам. Все же его стремление общаться с кельтами на родном им наречии и старание больше узнать об их жизни привело к неплохим результатам. И жаль, промелькнуло у него в голове, что политики Рима редко, если вообще это случается, учатся на подобных примерах. А ведь во многих непростых ситуациях такое сближение римлян с местными жителями наверняка позволило бы избежать лишней крови и обеспечило бы империи на ее дальних окраинах неисчерпаемый приток новобранцев.
— Сколько у нас парней? — спросил Макрон, когда Катон взобрался на сторожевую башню.
— Не считая восьмидесяти боеспособных легионеров, у нас осталось сто десять Волков и шестьдесят пять Вепрей из твоей когорты. Есть еще царские телохранители — человек пятьдесят.
— Можем мы на них положиться?
— Они верны Верике. Кровью клялись защищать его, — кивнул Катон.
Губы Макрона скривились в усмешке.
— Тинкоммию, похоже, эта клятва не больно-то помешала. Можно ли доверять Кадминию?
— Думаю, да.
— И где же он, в таком случае?
— Не желает покидать царский двор. И людям своим не позволяет.
— Это еще почему?
— Он говорит, они должны охранять царя.
— Охранять царя?
Макрон обрушил кулак на брус ограждения.
— Здесь они сделали бы куда больше для его безопасности.
Катон помолчал, потом тихо сказал:
— Я пытался довести это до Кадминия, но он не пошевелился.
Макрон обежал быстрым взглядом вал, обозревая редкие фигуры бойцов, распределенные вдоль частокола.
— Едва наберется половина когорты. Недостаточно… далеко недостаточно.
Катон присмотрелся к вражеским приготовлениям.
— Похоже, там их тысячи.
— А будет и того больше. Тут и конница подвалила, пока тебя не было. Подскакала с северо-запада.
— Спасибо, утешил. Они нас раздавят.
— Прекрати пораженческие разговоры!
Катон усилием воли справился с накатившей волной раздражения. Макрон, без сомнения, прав. Подобные мысли следует держать при себе, особенно командирам. Ни слова о поражении. Это Макрон внушил ему еще два года назад, когда они только знакомились. Поэтому молодой центурион глубоко вдохнул утренний воздух и, невзирая на холодок в животе, заявил:
— Я к тому, что нам следует поднапрячься, чтобы выстоять до прибытия помощи. К концу дня Квинтилл должен добраться до легиона. Ну и им, конечно, потребуется некоторое время, чтобы дойти до нас. Продержаться — вот наша задача.
Макрон повернулся и всмотрелся в лицо юнца:
— Ну да, тут ты прав. Продержаться. И ничего другого. Для нас это просто работа.
— Еще, правда, та.
— А то как же. Однако она не так уж плоха. Хорошая плата, недурное жилье, славная доля в добыче и возможность орать что заблагорассудится. Можно ли желать большего?
Юноша против воли заулыбался, искренне радуясь тому, что Макрон находится рядом. Казалось, этого человека не проймет ничто и никто.
«Кроме женщин», — напомнил себе Катон и улыбнулся опять.
— Что тебя, на хрен, развеселило?
— Ничего. Правда-правда.
— Тогда убери с физиономии эту идиотскую ухмылку. Тинкоммий с его шайкой вот-вот нападут, и тут ни хрена веселого нет. Скажи нашим парням, чтобы стояли намертво. Потом отправляйся, скажи то же самое своим бриттам, а сам после чуток отдохни. На тебя смотреть уже больно.
Катон задержался у лестницы, спускавшейся с башни.
— А сам-то ты как?
— Я отдохну, когда все закончится.
— А когда, по-твоему, они нападут?
— Если бы знать! — Макрон обвел взглядом вражеские позиции. — Но в любом случае они обрушатся с нескольких направлений одновременно. Большей частью эти атаки будут ложными, рассчитанными на то, чтобы распылить наши силы, прежде чем начнется настоящий приступ. За этим надо следить повнимательней.
Макрон снова обозрел долину — место вчерашнего бедствия. Холмы, ее обступавшие, выглядывали из тумана, словно жемчужные сказочные острова. Счастье еще, что вся эта пелена не позволяла разглядеть валявшихся на земле атребатов, скрывая столь горестную картину от людей на валах, чей боевой дух и без того был не слишком высок. Когда туман развеется, они увидят, как много их павших соплеменников разбросано по равнине. Кроме того, они смогут воочию оценить мощь противника, и центурион хорошо понимал, что, когда атребаты получат возможность взвесить все шансы, не обойдется без дополнительных дезертирств. Между тем бойцов и так было маловато.
Он повернулся и окинул взглядом соломенные крыши хижин, сгрудившихся в пределах обегающих городок стен. Ни одна живая душа не высовывалась на улицы. Каллева замерла и притихла.
