Проклятие рода - Шкваров Алексей Геннадьевич

- Ох! Хорошо, святой отец, сразу полегчало в желудке. – испещренное морщинами лицо старого воина расплылось в благодушной улыбке. – Вы что-то спрашивали про мои латы? Да, хороши. Но не итальянские. Это немецкая работа знаменитого аугсбургского оружейника Хельмшмидта. Здесь есть его личное клеймо вместе с городским гербом Аугсбурга. – Рыцарь стал было вспоминать и отыскивать клеймение, но потом махнул рукой.

- Теперь я вижу, - монах показал рукой на грудь Андерссона, - здесь использована серебряная амальгама, а не таушировка, которую применяют, как правило, итальянские оружейники.

Видя, что эти слова изумили наместника, отец Мартин продолжил:

- При таушировке, другими словами инкрустации, поверхность доспехов или оружия, прорезают канавками по линии нужного рисунка, нагревают, а затем с помощью чеканов забивают в них проволоку из драгоценного металла. При остывании проволока прочно закрепляется в теле металла. Это распространено среди оружейников Милана, Пизы и Венеции. Немецкие же мастера, разукрашивая оружие, используют ртутную амальгаму, которую наносят на поверхность, разогревая в горне. Ртуть испаряется, серебро или золото остается. Но это очень вредная работа. – доминиканец сокрушенно покачал головой. – Немногие из мастеров доживают даже до средних лет.

- Вы поражаете меня, святой отец, своими познаниями! – признался ошеломленный рыцарь. – Вы, монах, и… оружие. Никогда бы не подумал…

Настоятель развел руками. Старый солдат продолжил тему вооружения, радуясь, что встретил собеседника-профессионала:

- На самом деле, святой отец, мои доспехи безнадежно устарели. Сейчас в моде «максимилиановский» доспех, поверхность которого вся в желобках. Сталь становиться более упругой…

- Знаю! – перебил его монах, - однако долго он не просуществует. Огнестрельное оружие совершенствуется быстрее. Оружейникам придется вернуться к плоским доспехам с увеличением толщины металла, а в качестве дополнительной защиты от пуль я бы рекомендовал посередине нагрудного панциря делать остроконечное ребро, которое способствовало соскальзыванию пули с поверхности.

- Боже, отец Мартин! – Воскликнул в конец обескураженный наместник – Как вы разбираетесь в оружии. Кабы не ваша ряса…

- Дело не в оружии, ваша милость, вернее сказать не в нем одном, дело в тех науках, без которых это было бы немыслимо. А я не только смиренный служитель нашей церкви, но и, с вашего позволения, ученый. – Отец Мартин наклонил голову, блеснув тщательно выбритой тонзурой. – Во всех странах, где довелось побывать мне, служа Господу нашему, я старался постичь многое, набираясь опыта и знаний от людей сведущих.

- Вы ищите философский камень? – с загоревшимися глазами вдруг спросил наместник.

Монах усмехнулся:

- Философского камня не существует в природе, и создать его невозможно. С какой стати одно вещество должно превращаться в другое, если все создано нашим Творцом? Золото – золотом, серебро – серебром. Извлечь один предмет из другого, как извлекаем мы металлы из руды, или производим вино из винограда, сыр из молока – это одно. Но не превратить! Извините, ваша милость, но все, что связано с превращениями, связано с колдовством.

- Да, да. – поспешно закивал рыцарь. – Колдовство, ересь, вернее борьба с ними, это по вашей части – вы же представляете в наших краях святую инквизицию.

Доминиканец кивнул, никак не отреагировав на упоминание о Sanctum Officium, словно не испытывая особого желания беседовать на эту тему. Андерссон не унимался:

- Святой отец, насколько я припоминаю, что почти все расследования, проводимые вами, заканчивались оправдательными приговорами. Неужто в нашей провинции нет ни еретиков, ни колдовства?

- Я осуждаю преступников лишь тогда, когда есть неопровержимые доказательства его вины. – глухо произнес отец Мартин.

- Но… - хотел что-то сказать старый рыцарь, однако, доминиканец еще не закончил фразу:

- Часто судьи стараются доказать виновность любым способом, считая, что главное в расследовании, это завершить его любым способом. А потом вы знаете, ваша милость, что признание полученной под пыткой, отнюдь не является истиной. Если человеку дать одурманивающий настой, то он может перенестись, как в рай, так и в ад. В его памяти оживет все – о чем он слышал, что видел и даже то, что ему когда-то снилось. Пытка – вид одурманивания, когда обвиняемый, испытывая нестерпимые страдания, лишается рассудка и начинает беседовать с тем, кто допрашивает его и отвечать на любые вопросы. Чаще всего так, как это необходимо судье. Отсюда возникает цепочка. Под пыткой обвиняемый называет имена других людей, не имеющих никакого отношения к слушаемому делу, их арестовывают, пытают, и так до бесконечности. Я осуждаю преступников лишь тогда, когда очевидность их деяния не вызывает сомнения, ибо любое преступление отмечено определенными знаками, если хотите следами.

- Разве эти следы не есть печати дьявола?

- Можно и родимые пятна на теле человека назвать отметиной дьявола. Зачем примешивать влияние сатаны, когда преступление имеет свои доказательства и без его присутствия, что позволяет мне с чистой совестью передать преступника светским властям для казни. – пожал плечами доминиканец.

- Но вы же отправили на костер того монаха - бенедиктинца?

- Он совращал монахинь из монастыря Святой Биргитты, удовлетворяя лишь свою похоть, при этом посмел назвать себя мессией, оскорбляя и Святое Писание и все каноны веры, объясняя, что причащение Тела Господня есть совокупление с ним. Но гораздо больший грех и преступление его было в том, что он заставлял монахинь умерщвлять новорожденных детей, внушая несчастным женщинам, что от Святого Причастия (О, Боже, помилуй меня, что произношу подобное святотатство!) с ним, забеременеть они не могли. С этого я и начал расследование его злодеяний.

- Почему вы не осудили монахинь, а лишь одного монаха? А я слышал, что своих вы… - наместник замялся, подбирая нужные слова.

Доминиканец намек понял:

- «Facinora ostendi dum punientur, flagitia autem abscondi debent». – рыцарь поморщился, он слова молитв то плохо помнил, не говоря уже о чистейшей латыни, но приор пояснил. – «Я обнаружил проступки, дабы наказать за них, но позорные дела следует прятать» - так гласит один из наших декретариев. Это были не просто позорные дела или проступки, это были настоящие преступления. Что касается монахинь, они наказаны были более, чем их может осудить Святой трибунал и светские власти. Весь остаток своей жизни они проведут в молитве и непрестанном искуплении своих грехов.

- А как быть с вероотступниками? Вот вы, святой отец, заступились сегодня за мальчишку? – Андерссон вылил в кружку остатки вина, с сожалением заглянул в пустой кувшин, поставил его и одним махом проглотил благородный напиток.

- Я уже объяснял вам, ваша милость, о том, что московиты не являются вероотступниками. Об этом знает любой знакомый с историей христианства и Святой церкви. Практика объявления всех тех, кто нас не устраивает, вероотступниками порочна. Выжигая то, что вы пытаетесь называть еретической заразой, мы увеличиваем число тех, кто станет ее защитником.

- Но вы же не попросили меня сохранить жизнь всем остальным?

- Вы судили их за то, что является по разумению светских властей преступлениями, которые не имеют отношения к делам церкви. Это было ваше право, хотя, возможно, я и не согласен с вашим решением. Beati qui in Domino moriuntur. – отрезал приор.

- Но разве в нашей местности нет колдуний, нет одержимых бесом? – не унимался старый рыцарь.

- У нас нет лекарей! Это я могу заявить вам с полной ответственностью. Мои монахи собирают лечебные травы, ибо и я знаком с ними и передаю свои знания им. Этими настоями мы пытаемся облегчить участь тех, кто нуждается не только в духовном, но и телесном облегчении в недугах. Но каждая трава имеет массу свойств, от самых полезных, до самых опасных для человека. И если мы это делает, строго следуя тем пропорциям, что определены наукой, не только составляя само лекарство, но и дозировано выдавая его больному, то часто случается, что те, кто обладает подобными знаниями, что почерпнуты или из древних книг, или из самой мудрости человеческой, что свидетельствует о Божьем провидении, наделившим знаниями этих людей, не удосуживаются проследить за этим. И тогда лекарство может стать ядом. Недаром древние греки называли это одним словом «pharmacon». В таком случае, моя задача, как судьи, выяснить был ли в этом умысел, то есть отравление, или трагическая случайность. Очень часто мудрецов, обладающих древними знаниями, могут обвинить по невежественности, и назвать ведунами.