Малой кровью - Виктор Павлович Точинов
Там, на Казанской, они впервые поцеловались.
* * *Ксюше всегда казалось, что любовь с первого взгляда — это нечто иное. Увидела человека — и неожиданно, словно удар молнии, настигает понимание, что вы должны быть навсегда вместе. Она верила, что так случается. Но отнюдь не со всеми: либо не всем везет, либо не все к такому способны. С ней, например, не случалось. Может, не везло, может, уродилась не способной.
А вот отец рассказывал, что у них с мамой все началось именно так. Встретились они в грозовом восемнадцатом году, посреди войны, огня, смерти, разрухи и наступления белых по всем фронтам. Он был лихим кавалеристом, командовал эскадроном. Она, комсомолка, приехала в кавбригаду по линии культпросветработы. Он взглянул на нее в первый раз, — и пропал навсегда, утонул в ее серых глазах. Через год с небольшим, в конце девятнадцатого, родилась Ксюша. Война еще продолжалась, но на юге белых гнали к Черному морю, а на востоке — к океану, и победа была близка, и ее, новорожденную Ксюшу, тогда чуть не назвали Побединой, да вовремя передумали.
Вот так всё случилось у родителей — с первого взгляда. А у них... Ну, какой же он первый, если за три совместных школьных года были, наверное, тысячи взглядов, сотни уж точно? Но первым не стал ни один из них... А теперь словно новыми глазами взглянула на парня, которого знала много лет, и поняла: да, это он.
Когда зашла речь о встрече Нового Года (а в том, что встречать будут вместе, сомнений у обоих уже не оставалось), Яша начал было предлагать общагу энергофака, — дескать, будет весело. Ксюше веселиться в большой компании не хотелось, она сказала, что для нее Новый Год праздник домашний,встречает его всегда в кругу семьи. И, несколько неожиданно даже для себя, пригласила Яшу провести новогоднюю ночь у нее дома.
Она лукавила. После смерти мамы праздник остался семейным, но домашним быть перестал, лишь один раз их сократившаяся семья встретила его дома. Вроде все было как всегда: поблескивала игрушками наряженная елка, и прозвучал из репродуктора бой курантов, и шампанское глухо выстрелило в потолок, и на столе стояли те же самые праздничные блюда... И все было иначе. Безумно не хватало мамы. Ее не хватало всегда, но в ту ночь особенно. Праздник не удался. Отец это понял, он всегда все понимал, — и через год отвел дочь к портнихе, и та сшила ей вечернее платье, самое настоящее, как у взрослых, — а на новогоднюю ночь отец заказал столик на двоих в ресторане, там было шумно, вместо обычной программы джазового оркестрика на эстраде разворачивалось праздничное представление, конферансье с шутками-прибаутками объявлял новые номера... Но их столик стоял в глубокой нише стены — вроде вместе со всеми, но все-таки вдвоем, а шумное веселье оставалось лишь фоном, — и Ксюше, в общем, понравилось. Черная тоска, одолевшая в прошлый раз, не появилась.
С тех пор они встречали Новый Год именно так: в ресторане, вдвоем с отцом.
Вернее, в последнее время не совсем вдвоем... Теперь они не уезжали из ресторана сразу по завершении концертной программы, начинались танцы, Ксюшу приглашали танцевать молодые люди — и все, как на подбор, оказывались сыновьями отцовских друзей, знакомых или сослуживцев (стоило ожидать, столик в том зале и в ту ночь человек с улицы заполучить не смог бы: спецобслуживание). Она никому не отказывала в танце, но развития эти мимолетные знакомства не получили, хотя попытки к тому со стороны сильного пола были... С одним настойчивым юношей, правда, сходила потом пару раз в кино, — но каникулы закончились, Ксюша уехала, пообещав написать. И не написала.
Яша, услышав приглашение, замялся, ответил не сразу, и она решила, что догадывается о причине. Сказала, что отца не будет, что позавчера его срочно вызвали в Москву, и вернуться к празднику он не успевает. Да, так уж совпало: отец позвонил из столицы, проинформировал о задержке, не извиняясь, — такая служба, понимать надо — и сказал, что традиционный столик на двоих уже забронирован и оплачен, и она, Ксюша, если есть желание, может воспользоваться на пару с кем-нибудь из друзей или подруг.
Они в новогодний вечер поужинали вдвоем в ресторане, но ушли задолго до полуночи. Ксюша чувствовала, что ее кавалеру не по себе среди «отцов города», да и те с легким недоумением поглядывали на новое лицо.
...И теперь Ксюша собрала старинную игрушку, запустила ее, и загадала, глядя на опаленные крылья ангела: пусть Яша признается мне в любви. Не в течение года, прямо сейчас. И пусть — загадывать так уж загадывать — пусть предложит руку и сердце.
Как давно доказано прогрессивными советскими учеными, ангелы антинаучны, равно как и любое волшебство.
Но, наверное, все же имелось в этом стеклянном ангеле доброе рождественское волшебство — немножко, совсем чуть-чуть. Потому что Яша положил ей руки на плечи и произнес под мелодичное позвякивание германской игрушки:
— Я люблю тебя и прошу стать моей женой.
* * *До полуночи оставалось недолго. Новогодний стол накрыт не был, Ксюша не ожидала, что они уйдут из ресторана настолько рано, и ничего не приготовила, — вернее, не попросила приготовить Прасковью, их приходящую домработницу и кухарку, — сама Ксюша кулинарными талантами, мягко говоря, не блистала. В общем, стол пустовал. Не выставлять же на него баранье рагу с тушеной картошкой, оставшиеся от обеда? Даже шампанского не было, и от традиционного выстрела пробкой в потолок под бой курантов придется сегодня отказаться. Ну и ладно, не это главное.
И вдруг она вспомнила о бумажном пакете, что лежал на кухне, так и не распакованный, — его привез днем Гена Морквин, бессменный папин водитель. В пакете был праздничный продуктовый набор, и школьницей Ксюша обожала распаковывать такие наборы, что распределяли у отца на службе, — там зачастую оказывалось что-то необычное, ранее не виданное, не встречающееся в продуктовых магазинах и на обеденном столе. Например, однажды она целый вечер ломала голову над небольшой консервной банкой прямоугольной формы: что лежит
