Ночь музеев - Ислам Ибрагимович Ибрагимов
Владислав Романович глубоко задумался, но образы в его голове были безмолвны. Ночь в очередной раз преподнесла ему кнут для самобичевания, и он предался излюбленному занятию ни в чем себя не оправдывая. Однако несмотря на выпады против собственной натуры, извечную борьбу нашей светлой добродетели со мраком бесчестия и отчетом пред беспристрастной совестью, Владислав Романович сумел разглядеть в самом себе искорку едва заметную – настолько она была слабой по сравнению с гущей непроглядной пучины затмевавшей собою все остальное – что узреть ее было самым настоящим чудом, а увидеть это малая доля из того, что следует еще и хорошенько осмыслить.
Он внимательно прислушался к себе и внезапно обнаружил внутри себя то неведомое беспричинное чувство, которое рубит топором своей внезапности и глубиной своего проникновения. То была искорка любви, словно цветок, расцветший в поле с удобрениями и выделяющийся благовонием своего обаяния, законченной и выведенной до совершенства красотой, очарованием видимого и сокрытого от чужих взоров. Искра нередко обращается в пламя, но чаще мгновенно погасает, цветок же можно с легкостью растоптать и Владислав Романович, обнаружив внутри себя столь редкое, почти невозможное чувство попытался всеми силами потушить его, заглушить, унять, но оно никак не поддавалось ему, ведь оно не было составляющим Владислава Романовича, а было скорее веществом отдельным от него.
И эта искорка, которую Владислав Романович не в силах был контролировать, распускалась весенними цветами и яркими пламенями по всей его сущности. Но кто и что могло послужить поводом этому корыстному и ненасытному чувству, той весне что посетила сердце самого ненаглядного, брошенного, отчаявшегося из людей? И что значило это чувство, которое у одного проявляется безумием, а у другого значится счастьем? То была греза, неподвластная действительности, существующая в иных сферах бытия, называющихся человеческим воображением, и как необъятен мир что так зовется!
Любовь возвращает нас к жизни, то же случилось и с Владиславом Романовичем. Несмотря на глубины его тоскливого существования, отрицания всякого счастья подвластного, по его мнению, только людям обыкновенным, посвятившим себя семье и работе, а также укора печали, что разносилась по телу вместе с кровью вобравшей в себя эту печаль, несмотря даже на недавний припадок, всепоглощающую бездну походившую на дно его души через которое можно было бы зайти за занавес и остановить спектакль трагичной постановки бытия, Владислав Романович все же озарился светом, источником которого была любовь зародившаяся в нем. И позже он закрыл слезящиеся глаза и уснул точно направился навстречу замечательным сновидениям, которые ему никак не удалось бы унести с собой в виде разрезанных на лоскутки воспоминаний.
Глава третья.
Когда поднялось солнце предвещающее скорое наступление полудня то оно не замедлило проникнуть слепящими лучами и озарить светом даже комнату Владислава Романовича проявляя всю пыль, скопившуюся на столе, бумагах и комоде, а также витавшую по свей комнате отдельную пыль, походившую скорее на тополиный пух, отделившийся от деревьев и обретший свободу. Владислав Романович проснулся от шума детей, играющих на улице. Солнце ослепило его стоило ему открыть глаза. У окна на деревьях пели птицы, которые в свое время свили там себе гнезда. За дверью шумела Марья Вадимовна, видимо что-то стряпала и слышался неумолимый топот ее ног, а все из-за поломанных сандалий, которые она забыла починить.
Состояние Владислава Романовича было плачевно, ему неистово хотелось спать, но шум так сильно препятствовал приходу сна что был сильнее всякого его желания. Своими руками он сжимал и разжимал одеяло от злости, настолько ему было невыносимо. Он чувствовал себя беспомощным против злосчастного шума, который в дребезги разбивал его изнутри. Было в этом беспомощном положении нечто ужасное. Владислав Романович понимал, что ничего не мог с этим сделать, он не мог накричать на детей и побранить Марью Вадимовну за то, что она забыла починить сандалии, ему не суждено было даже спугнуть поселившихся неподалеку птиц, сплетших свои гнезда, как назло, ближе к окну Владислава Романовича.
Бессильный, бодрствующий и отчаявшийся он начал делать то, что было прямо противопоказано человеку, пребывающему в его положении – думать. И каковы же были его мрачные мысли? Заглянуть в эту душу означало бы опорожнить ее, поэтому ограничимся одним лишь безобидным наблюдением. Но перед тем, как сделать следующий шаг навстречу к заветным мыслям Владислава Романовича, которые, несомненно, могут показаться пропитанными беспробудным мраком, тьмой, заволокшей его в бездну, следует отметить, что его мысли относящиеся к кому бы то ни было есть лишь искаженные мысли едва проснувшегося человека. В каждом временами проявляется тьма, наша же задача усмирить эту непослушную блудницу.
Несмотря на всю важность данной минуты, безусловно схожей с минутой, в которой хищник, уже пригнувшийся в траве, вот-вот прыгнет на свою жертву дабы прокормить себя, несмотря даже на состояние Владислава Романовича и весьма плачевное его самочувствие не стоит оправдывать его мысли пока они окончательно им не завладели и какими бы они ни были, в первую очередь следует всегда помнить о том, что важно не столько то зло которое человек питает сколько то зло через которое он переступает. Эта извечная борьба души с телом, разума с чувствительностью, правды с ложью неотступно преследует каждого человека, проявляется так или иначе в каждом его решении, и прежде, чем осудить, прежде чем взглянуть на свои поступки, на свои решения, человек не замедлит и не упустит возможности совершить вещь, от которой он не может отказаться – от порицания ближнего своего. Вот эти мысли, которые Владислав Романович едва ли мог контролировать:
«Что же это такое? Почему они не дают мне покоя? Почему эти люди беспокоят меня, осаждают меня, тревожат меня? Мне так хочется спокойствия и тишины, мне бы хотелось этого больше всего на свете. Почему же мне не суждено было сделаться любящим? Поистине я стал ненавидеть, но ненавидеть кого? Сначала себя, затем остальных. Есть истина, которая напоминает мне о том, что я сбился с пути, она гласит: «если ты избрал путь ненависти, если все ненавистно тебе, значит ты проиграл»
