Николай Панов - Дети Чёрного Дракона
Перед собеседниками, уже несколько минут пробиравшимися по темным кривым улицам окраинного квартала, качался тусклый газовый фонарь. Фонарь освещал низкий каменный фасад одноэтажного здания с широкой выцветшей вывеской «Джун-ди-фан».
3. Покупка женщины
Пестрая, разукрашенная яркими ширмами, вышивками и цветными фонариками, устланная ковриками и подушками приемная — вот куда прежде всего проводят посетителей Джун-ди-фана — китайского публичного дома средней руки. Старинная вежливость требует, чтобы посетитель сперва выпил чашку чая и побеседовал с хозяйкой заведения о посторонних вещах, а потом уже излагал цель своего посещения. Но пятеро покупателей живого товара не были расположены к такому точному выполнению обычая.
Как только Ляо-Бань — дряхлая, разряженная в яркие шелка китаянка — хозяйка дома — явилась на пороге, толстый Шанг коротко, почти грубо изложил на условном воровском наречии цель посещения: им нужна женщина… Самая прекрасная… Нет, не на время, а совсем: они купят ее за звонкую монету… Ну, неужели же такая почтенная женщина не может понять эту простую просьбу? А, может быть, этот мешок полновесных пекинских таэлей сделает ее движения более гибкими?
Хозяйка хлопнула в ладоши. Вбежала молодая китаянка и скрылась, выслушав несколько отрывистых приказаний. Молодой монгол неподвижно вытянулся за спиной старухи. Пестрая входная занавеска вздрогнула, и в дверь вошла партия из предназначенных к продаже.
«Послушная добродетель», — как отрекомендовала ее хозяйка притона, — была маленькой девушкой с лицом цвета шафрана и крошечными, одетыми в блестящие башмаки ножками. Сколько нужно мучений и искусства, чтобы не дать ступне вырасти до нормальной величины и сохранить у взрослого человека ногу пятилетнего ребенка. Но закон, официально отменивший уродование ног, не мог сразу переменить требований китайской моды… Позвякивая браслетами и шелестя шелком одежды, она прошла по коврам и скрылась за противоположной занавеской.
Она не подходила. Не подходила также и следующая — стройная индуска, вскинувшая на пятерых оценщиков большие черные зрачки и исчезнувшая вслед за первой. Женщины проходили одна за другой — легкие и красивые, но далекие, — это ясно понимали присутствующие, — от той красавицы, которая нужна в жены «живому богу».
Китаец, почтительно стоявший в углу комнаты, наклонился через плечо грузной хозяйки и быстро зашептал ей на ухо. Та только слегка шевельнула плечом, оборвав непрошеные советы. Но неподвижный, похожий на желтолицего удава Ю-Ао-Цян уже заметил ее мгновенную нерешительность.
— Мать моя, — медленно заговорил он, приподымаясь с подушек, — ты показала нам многих прекрасных обитательниц твоего дома. Но от нас скрыта лучшая из них. Не отказывайся…
Все увидели слишком резкий знак отрицания, выдавший ее.
— Смотри, мы не шутим, мы расплатимся тяжелыми ланами и верными обязательствами на имя здешнего банка. Смотри!
Он высыпал на циновку груду приятно звякнувших серебряных слитков — «таэлей» или «лан», — наиболее употребительной в Китае крупной монеты, и тряхнул перед ее глазами пачкой денежных бумаг. Старуха вытянула морщинистую шею, и ее тусклые глаза еще глубже зарылись в желтые складки щек.
— Но, господин мой… но… между вами… о, нет, твоя проницательность обманула тебя, сын неба… Все, что имеется в этом бедном доме, прошло сейчас перед вами.
Ю-Ао-Цян потер рукой покатый лоб и вдруг вскочил на ноги, указывая на Львова.
— Я понял. Ты боишься его, благородного ференджи. Но тогда успокойся, мать. Он так же, как и мы, ищет прекрасную девушку… Он… — Ю-Ао-Цян прошептал несколько непонятных слов.
Старуха скользнула из комнаты, сопровождаемая молодым подручным. Где-то за перегородкой послышался ее пронзительный голос, слова увещевания, произносимые китайцем, и чей-то отчаянный крик. За дверью началась энергичная возня, и пестрый занавес резко рванулся в сторону.
Пятеро ожидавших разом вскрикнули от восхищенного удивления. — Да, это — та, которую они ищут. Та, кого дожидается монастырь «Бао-Дун».
В комнату вбежала и замерла при виде пяти незнакомцев девушка лет двадцати, одетая в темное европейское платье. Ее округло вычерченное бледное лицо, окруженное белокурыми распущенными волосами, было исковеркано страхом и отвращением. А когда она подняла обнаженную до локтя нежную руку, все увидели полосу от удара хлыстом, резко выступавшую на розоватой коже.
— Но ведь это же белая! — пораженный Шанг вскочил на ноги, пожирая глазами стройную и тонкую фигурку. Львов только свистнул, поудобнее усаживаясь на мягком сиденье.
— Да, это белая, великий господин. — Старуха, очень довольная и в то же время немного трусившая, причмокивая, ходила вокруг девушки. — Но она не украдена, — да засвидетельствуют это души всех моих предков. Она воспитана мной для высоких господ, к числу которых принадлежите вы. — Девушка хотела что-то сказать, но дьявольски жестокое выражение лица старухи разом заставило ее закрыть рот.
— Хорошо, — Шанг перешел к делу, — сколько ты хочешь за эту женщину?
Старуха обдергивала платье своей жертвы, оглядывая гостей алчными глазами.
— Видите, дорогие гости, вам понравилась девушка. Но она стоит дорого, очень дорого… Не дороже своей настоящей цены… Она стоит пять тысяч полновесных таэлей.
Вглядываясь в неподвижно стынущие лица покупателей, она заговорила еще оживленнее:
— Она прекрасна, как луна. Ее тело — розовеющий жемчуг. Ее груди крепки, как шишки молодого кедра, и ароматны, как розы. Ни один мужчина до сих пор не прикасался к ним. Ее спина стройнее и гибче бамбука. Ее живот… но, добрые благодетели, зачем мне напрасно утруждать свой язык? Вы сами увидите, каких денег она стоит. Разденься, дочь моя, и покажи свои достоинства своим будущим господам.
Это было довольно неожиданное заключение. Та, к которой было обращено приказание, закрыла лицо руками и с протестующим криком отскочила к стене. Китайцы сидели неподвижно. В комнату вбежали два рослых субъекта в долгополых халатах — жуан-ды (вышибалы) дома. По знаку хозяйки, они бросились к пронзительно закричавшей девушке…
— Довольно!
Короткое китайское слово свистнуло, как хлыст, в обстановке напряженного ожидания. Абу-Синг стоял, выпрямившись во весь рост, с протянутой вперед рукой. В кулаках вышибал сверкнули неизвестно откуда взявшиеся короткие ножи. Они угрожающе обернулись к Сингу. Старуха тоже обратила к нему дрожащие губы посеревшего пергаментного лица.
