Бернард Корнуэлл - 1356
За ними следовали другие воины с эмблемами епископа и графа в поисках новой наживы в обреченной крепости.
— Это может быть опасно, — предупредил Сэм молодого монаха.
— С нами Бог, — ответил брат Майкл, удивляясь тому свирепому возбуждению, которое почувствовал, настолько свирепому, что он поднял посох пилигрима, как будто тот был оружием.
Со стороны переулка замок выглядел большим, но как только они протиснулись внутрь через спаленные ворота, брат Майкл увидел, что он гораздо меньше, чем казался.
В нем не было ни двора, ни цитадели, лишь надвратная башня и еще одна высокая башня, отделенная небольшим двором с дюжиной трупов арбалетчиков в красно-золотых ливреях.
Один из них был выпотрошен взрывом у ворот, и хотя его внутренности растеклись по камням, он был еще жив и стонал.
Монах помедлил, чтобы помочь ему, а потом отпрыгнул обратно, когда Сэм с легкостью, настолько непроизвольной, что она выглядела бессердечной, перерезал ему горло.
— Ты убил его! — в ужасе произнес брат Майкл.
— Конечно, я убил его, черт возьми! — бодро отозвался Сэм. — А что я еще мог был сделать? Поцеловать его? Надеюсь, кто-нибудь сделает то же самое и для меня, если я буду в таком состоянии, — он вытер кровь с короткого ножа.
Защитник замка закричал, падая с парапета надвратной башни, а другой спустился, пошатываясь, по лестнице основной башни и рухнул у ее подножия.
Наверху лестницы была дверь, но ее не обороняли, или мужество защитников испарилось, когда взорвались ворота, так что люди Бастарда вбегали в башню. Брат Майкл последовал за ними, потом повернулся на звук горна.
Кавалькада всадников, все в бело-зеленом, прокладывала себе путь через ворота замка, используя мечи, чтобы отогнать с пути собственных людей.
В центре кавалькады, под прикрытием оружия остальных всадников, находился чудовищно жирный человек в кольчуге и броне, восседавший на огромном коне.
Кавалькада остановилась у подножия лестницы, потребовались усилия четырех мужчин, чтобы вытащить толстяка из седла и поставить его на ноги.
— Его свинская светлость, — язвительно отметил Сэм.
— Граф Лабруйяд?
— Один из наших нанимателей, — сказал Сэм, — а вот и второй.
Епископ со своими людьми последовал за графом через ворота, и Сэм с братом Майклом встали на колени, пока два предводителя поднимались по ступеням и входили в башню.
Сэм и брат Майкл последовали за людьми епископа и вошли в помещение, поднялись по пологим ступеням в большой зал, представлявший собой высокую комнату с колоннами, освещенную дюжиной дымящихся факелов и завешенную гобеленами с золотым соколом на красном поле.
В зале находилось уже по меньшей мере шестьдесят человек, теперь жавшихся по углам, чтобы позволить графу Лабруйяду и епископу Лавансу медленно подойти к возвышению, на котором двое людей Бастарда держали побежденного и коленопреклоненного лорда.
Позади них, высокий, в черной броне, стоял сам Бастард, его лицо ничего не выражало, а рядом с ним — молодая женщина в красном платье.
— Это Бертийя? — спросил брат Майкл.
— Должно быть, — согласился Сэм. — Симпатичная кобылка!
У брата Майкла перехватило дыхание, он уставился на нее и в какой-то еретический момент пожалел о том, что принес священные обеты. Бертийя, вероломная графиня Лабруйяд, была не просто симпатичной кобылкой, она была настоящей красавицей.
Ей вряд ли было больше двадцати, и ее прелестное лицо с полными губами и темными глазами не было испорчено ни шрамами, ни болезнями.
Он подумал, что никогда не видел столь прекрасного создания, а потом у него снова перехватило дыхание, и он перекрестился и про себя пробормотал молитву, чтобы Святая Дева и Святой Михаил сберегли его от искушения.
— Она стоила цены, заплаченной за порох, я бы сказал, — весело прокомментировал Сэм.
Брат Майкл посмотрел на мужа Бертийи, который снял шлем, обнажив голову с сальными седыми волосами и грубое свинячье лицо, и проковылял в ее сторону. Он тяжело дышал, потому что ему стоило больших усилий передвигаться в тяжелой броне.
Он остановился в нескольких шагах от помоста и уставился на верхнюю часть платья своей жены, где красовался золотой сокол, символ ее поверженного возлюбленного.
— Мне кажется, мадам, — сказал граф, — что у вас плохой вкус в одежде.
Графиня упала на колени, протянув сжатые руки в сторону графа. Она хотела заговорить, но лишь всхлипнула. В слезах на ее щеке отражалось пламя факелов.
Брат Майкл напомнил себе, что она совершила прелюбодеяние, что она грешница и недостойна милости, а Сэм взглянул на молодого монаха и подумал, что однажды женщина принесет ему неприятности.
— Снимите с нее эту эмблему, — приказал граф своим воинам, показывая на золотого сокола, вышитого на платье его жены, и двое мужчин, чьи кольчуги звенели, а сапоги тяжело ступали по плитам пола, взобрались на помост и схватили графиню.
Она пыталась сопротивляться, вскрикнула, но потом покорилась, как только один из мужчин заломил ей руки за спину и вытащил широкий нож из-за пояса.
Брат Майкл инстинктивно сдвинулся с места, чтобы прийти ей на помощь, но Сэм остановил его одной рукой.
— Она жена графа, брат, — тихо произнес лучник, — то есть его собственность. Он может делать с ней, что хочет, а если ты вмешаешься, то вспорет тебе живот.
— Я не… — начал брат Майкл, но потом предпочел замолчать, чтобы не солгать, потому что он собирался вмешаться, или по меньшей мере запротестовать, но теперь он просто наблюдал, как воин разрезал дорогую ткань, отрывая золотые нити от алой ткани, и лиф платья упал на талию графини, а воин в конце концов оторвал вышитого сокола и бросил его к ногам своего господина.
Графиня, высвободившись из рук второго воина, скорчилась и прижала остатки платья к груди.
— Вийон! — скомандовал граф. — Посмотри на меня!
Человек, удерживаемый двумя солдатами Бастарда, неохотно взглянул на своего врага. Он был молод, привлекателен как сокол и еще час назад был правителем этих мест, лордом земель и владельцем крестьян, но теперь он стал никем.
Он был в кольчуге, нагрудном панцире и поножах, и пятно крови в его темных волосах указывало, что он дрался с осаждающими, но теперь он находился в их руках и был вынужден смотреть, как жирный граф шарит по его кольчуге.
Никто в зале не пошевелился и не заговорил, все просто наблюдали, как граф срывает кожу и сталь, а потом с улыбкой на лице мочится на сокола, вырванного из платья жены.
У него был мочевой пузырь как у буйвола, и моча лилась очень долго. Где-то в замке закричал человек, и крик все не прекращался, но, к счастью, в конце концов затих.
