Амеде Ашар - Доблестная шпага, или Против всех, вопреки всему
Четверть часа спустя у животных уже были высокие, до брюха, подстилки, а чужестранцы сидели вокруг стола, который ломился под тяжестью мясных блюд и кувшинов с напитками. Верховодил этими людьми красивый молодой человек, на вид которому было лет двадцать семь-двадцать восемь. Все на нем было из бархата, кроме камзола, сшитого из кожи. Гарды его шпаги и кинжала, великолепной работы, сверкали золотом и серебром. Массивные кольца золотой цепи лежали на груди, металлические шпоры позвякивали на сапогах. У него был внушительный вид, дерзкий сверкающий взгляд, надменное и суровое лицо, высокий лоб, подвижные брови, вырази тельная и властная линия рта, на голове — лес черных волос. Он говорил по-французски, но с каким-то странным акцентом. Время от времени его глаза останавливались на мадемуазель де Сувини.
Арман-Луи, в первый раз заметив это безмолвное внимание к девушке, поставил бокал на стол. Увидев во второй раз, нахмурил брови. Эти жесты Армана-Луи незнакомец в свою очередь не оставил без внимания. Вскоре он снова скользнул высокомерным взглядом по молодой девушке, а затем перевел его на Армана-Луи и улыбнулся.
Гость решительно не нравился г-ну де ла Герш.
Заканчивая трапезу, г-н де Шарней поднялся, держа в руке бокал, наполненный до краев, и заговорил, обращаясь к гостям:
— Господа, — сказал он, — добро пожаловать в мой дом! Двадцать замков нашей прекрасной Франции, несомненно, оказали бы вам более гостеприимный и щедрый прием, но более чистосердечного и искреннего радушия, думаю, не предложили бы вам ни а одном из них. Дом — ваш! Если вы проголодаетесь прикажите подать еду, если вас одолеет жажда — пейте, если вы устанете — отдыхайте. Почту за честь видеть вас у меня возможно дольше. Я — граф де Шарней. Я был доблестным солдатом и воевал под знаменами прославленного, ныне покойного Генриха Четвертого. А вот это моя родственница — мадемуазель де Сувини…
— А, это мадемуазель де Сувини! — тихо, со странным акцентом, повторил имя представленной ему девушки незнакомец, более внимательно приглядываясь к ней.
— А это мой внук, граф Арман-Луи де ла Герш — дворянин, готовый так же отстаивать честь французского оружия, как и его отец, скончавшийся на королевской службе.
Г-н де Шарней поднял бокал и осушил его до последней капли.
Незнакомец последовал его примеру, не сказав ни слова.
— Если какие-то причины не позволяют вам открыть нам ваше имя, — продолжал хозяин замка, — можете быть спокойны: пока я жив, оно никогда не будет упомянуто в числе визитеров замка Гранд-Фортель.
Незнакомец встал и наконец заговорил, не снимая маски высокомерия со своего лица:
— Я вовсе не намерен скрывать своего имени. Да и за чем? Оно не из тех, что опасаются произносить вслух, тем более, что вряд ли кто сможет потягаться с ним в славе и известности! Я — Годфруа Анри, граф де Паппенхейм.
Г-н де Шарней поклонился в ответ.
— Вы — представитель того знаменитого дома, в котором из поколения в поколение наследуется высокое звание маршала Германской империи?! — воскликнул он.
— О, я вижу вы наслышаны о знаменитых домах Европы! Теперь единственным представителем Паппенхеймов являюсь я. Через Францию я возвращаюсь в Германию, потому что мой долг зовет меня на войну, которая вновь началась там.
— Снова война? — удивился г-н де Шарней.
— Ее развязали те, кто претендует на религиозную ре форму. Эти люди поднимают отряды, нанимают военачальников, укрепляют города и свои замки, собирают оружие — и все это делается так, как будто речь идет о вторжении иноземцев. Мятежные князья, протестанты, хотят скинуть с трона моего славного властителя — императора Фердинанда. Бог и Святая Дева помогут нам разбить их армии, мы разнесем их укрепленные города, убьем вождей и расширим наши владения за счет нечестивцев.
— Я — гугенот! — медленно и членораздельно сказал г-н де Шарней.
Лицо графа Паппенхейма выражало теперь безумное волнение, от которого у него на лбу, над переносицей, между бровей стали вырисовываться крест на крест два меча — их пурпурные лезвия вдруг ярко проступили на матовой бледности кожи. Рот его чуть было приоткрылся, чтобы произнести угрозу или бросить вызов, но взгляд, неожиданно встретившийся с глазами Адриен, вынудил его тотчас растянуться в улыбке:
— Вы — хозяин, господин граф, когда-нибудь Бог нас рассудит, — сказал он.
Два ярко-красных меча, только что рассекавшие его лоб, постепенно исчезали. М-ль де Сувини, потрясенная, уставилась на графа Паппенхейма, в её глазах застыл немой вопрос.
— Ах-да! — как бы спохватившись, надменно подняв брови, заговорил граф де Паппенхейм. — Вы увидели эти две шпаги, скрестившие свои лезвия на моем лбу? — это знак моего рода, знак Паппенхеймов. Бог запечатлел на наших лбах нестираемую отметину, подтверждающую знатность рода. В Германии любой солдат, увидев знак, тотчас определяет, кто перед ним, трепещет и встает при нашем появлении.
— А здесь никто не трепещет перед вами, господин граф! — заметил ему г-н де Шарней. — Тот, кто говорит с вами, видел коннетаблей и знает, что шпага маршалов Франции стоит шпаги маршалов Германии. И пусть мы не трепещем, зато каждый из нас может сказать те же слова, что и я: «Оставайтесь, дом в вашем распоряжении»; или «Езжайте, ворота открыты!»
И, несмотря на свою спесивость, граф де Паппенхейм склонил голову перед гордым благородством г-на де Шарней.
Час спустя паж уже расстегивал портупею чужестранца в почетной комнате, куда хозяин замка его самолично проводил.
— В котором часу завтра, господин граф пожелает, что бы были приготовлены лошади? — спросил паж.
— Ты видел эту юную особу, что сидела за столом рядом с г-ном де Шарней, которая потом так чудесно пела в сопровождении лютни? — задумчиво спросил его граф де Паппенхейм.
— Да.
— В общем, мы остаемся.
Восклицание, которое проронил г-н де Паппенхейм, впервые услышав из уст г-на де Шарней имя м-ль де Сувини, не оставил, конечно же, без внимания г-н де ла Герш. И назавтра, когда он очутился один на один с немецким графом в оружейном зале, воспользовался этой встречей, чтобы узнать, что тот хотел сказать этим восклицанием.
— Вчера, когда г-н граф де Шарней представил вам мадемуазель де Сувини, — сказал он, — мне показалось, что это имя вам знакомо, и вы услышали его не впервые. Или я ошибся?
— Вовсе нет.
— Ах так!..
— Превосходное оружие, — продолжал, будто не слыша его, чужестранец. Наслаждаясь замешательством Армана-Луи, он обратил свое любопытство на кинжал, лежащий среди рыцарских доспехов, рядом с которыми оказался, и взял его в руки.
