Юрий Галинский - За землю отчую.
Федорец старался за всех, сам срубил несколько сосен, наколол дров, перевез их соседям, одно слово, помогал* как мог. И не только потому, что когда-то Никитка выручал их. Была у Никитки дочь, Галька, чернявая, смуглая дивчина, на несколько лет моложе Федорца. Такая бойкая и говорливая, что первое время добродушный парень немало натерпелся от ее проказ и насмешек. А потом родилось светлое чувство. Раньше Федорец считал эту остроглазую, колючую девчонку за сестренку, и вдруг... Навсегда запомнился ему тот день. Свернув с проезжего большака, они с отцом выехали на проселок, ведущий к селу. Еще издали увидели соседей, что правились с пашни .Галька поотстала, плелась, глядя себе под ноги, последней. Услыхав конский топот, вскинула голову, остановилась. Широко раскрыв глаза, смотрела на телегу, на Федорца, который правил лошадьми. Парень помахал ей, крикнул, но девушка не ответила, продолжала стоять недвижно, не отводя от него взгляда. И вдруг сорвалась с места, бросилась бегом за своими. Федорец удивленно уставился ей вслед, перед глазами долго мелькала белая холщовая рубаха и темная коса. На парня будто наваждение нашло — взволновался, сердце зачастило...
Родители, узнав обо всем, договорились меж собой: если господь поможет пережить голодное время, осенью быть свадьбе...
Напасть случилась вскоре после Николы зимнего. Как-то ранним утром Федорца разбудили приглушенные крики, бабий и детский плач. В хате было совсем темно, тусклый свет едва пробивался сквозь маленькие оконца, затянутые бычьими пузырями. Парень сел, прислушавшись, уловил торопливый взволнованный шепот матери, изредка прерываемый настороженным голосом отца. Рядом на лавке тихо посапывали во сне Марийка и Петрик.
«Вроде бы у соседей гомонят!» — с тревогой подумал Федорец. Быстро надев на босу ногу лапти и накинув зипун, подался к двери, следом за сыном поспешил и Данило.
Во дворе у Никитки было многолюдно и заполошно. Тиун верейского воеводы с двумя холопами сводили за неуплату оброка коровенку и козу — последнее, что еще оставалось. Жена Никитки, худая, болезненная баба, вцепившись руками в мужа, с трудом удерживала его, порывавшегося броситься к лихоимцам. Галька, босая, в одной рубахе, стояла у раскрытых настежь ворот и, широко расставив руки, загораживала выход. Дюжий холоп, ухмыляясь, приподнял ее одной рукой, хотел облапить. Она стала вырываться, но он держал крепко, пока девушка не укусила его в щеку. Холоп рассвирепел, отшвырнул ее в сторону: она упала навзничь в снег, зарыдала. Никиткины малыши, жавшиеся к материнскому подолу, разревелись еще громче. Холоп, мазнув ладонью по лицу, увидел кровь и вовсе взбеленился. Подскочил к Гальке, схватил ее за ворот рубахи, замахнулся кулаком. Но Федорец успел раньше, оттолкнул его, загородил девушку. Тот с маху ударил парня и в следующий миг, словно подкошенный, повалился к его ногам. Подбежали тиун и второй холоп, навалились на Федорца, но он, словно играючи, стряхнул обоих со своих плеч, схватил оглоблю и .пошел на лихоимцев. Выкрикивая черную брань и угрозы, те пустились наутек со двора...
Федор все ворочался с боку на бок, сон не шел к нему... «К душегубцам попал, надо ж такое!..— снова перенеслись его мысли к разбойникам.— Что они за люди? Пахать, ремесленничать не хотят, ратниками тоже не станут. Им бы только разбойный промысел вести: грабить да убивать. Ежели уйти удастся, поведаю коломенскому воеводе про логово ихнее...— И тут же засомневался: — Нет, так, верно, негоже. Коли бы не они, утоп бы в болоте. А ватажок ихний, видать, не узнал меня... Надо уходить борзо, может, еще успею упредить в остроге про набег ордынский— решил он, засыпая.
Федору приснилось, что он уже в Коломне и стоит перед самой большой в городе соборной церковью с тремя серебрящимися куполами. Выстроенная из тесаного камня и приподнятая на высоту, она казалась висячей. К трем дверям, обрамленным колоннами, вели отдельные лестницы. Поднявшись по одной из них, Федор вошел вовнутрь. Под высоким куполом блистал заниженными свечами огромный хорос. Слышалось печальное пение, вздохи, но в церкви никого не было. Федор попятился к выходу, но дверь оказалась запертой. Вторая, третья — тоже... В тревоге заметался он между ними, потом стремглав поднялся по внутренней Лестнице наверх и выскочил на колокольню. Перед его глазами раскинулась вся Коломна. Тихий, безлюдный город. Нигде не видно ни души, не стелется дым над домами и избами. И вдруг... Открываются разом крепостные ворота, и на коломенские улицы въезжают конные ордынцы. Ровными рядами, сотня за сотней, тысяча за тысячей, и нет им конца. Едут молча, словно привидения — ни голосов, ни топота копыт, ни ржания коней не слыхать...
ГЛАВА 6
Уже много дней хан Бек Хаджи вел из Крыма IIIуракальскую орду. Давно было пора, как велел гонец Тохтамыша, свернуть на другую дорогу в обход Рязанских земель, но крымцы опаздывали — слишком долго хан и его тысячники собирали своих людей-харачу, пасших бессчетные отары овец в горах и табуны лошадей в долинах. Правитель Крыма Кутлуг-бек, не дождавшись шуракальцев у Перекопа, ушел вперед с главными силами крымских татар. Он спешил на помощь Насиру эд-Дину Махмуту Тохтамыш-хану, усевшемуся на престоле в Сарае — стольном городе Золотой Орды. После разгрома полчищ Мамая на Куликовом поле остатки их бежали, надеясь укрыться в Крыму. Но неподалеку от полуострова их настигли орды
и на Тохтамыша, ставленника владыки Самарканда Тимура Железного хромца. Мамай был окончательно побежден ,его воины-нукеры либо погибли, либо перешли на сторону победителя. С кучкой своих приближенных добрался он до Крыма, но вскоре был там убит.
Став ханом Золотой Орды, Тохтамыш разослал во все русские княжества гонцов с вестью об этом и потребовал выплаты дани, которую ордынцы взимали с Руси со времен
Батыя. Дмитрий Донской с почетом принял ханских послов, передал богатые подарки для Тохтамыша, но платить дань отказался. Летом 1382 года объединенное воинство Золотой и Синей Орды тайно подошло к Волге возле Булгар и, захватив купеческие суда, переправилось через реку на правый берег. Великий князь рязанский Олег послал навстречу Тохтамышу своих бояр, которые вывели татар к Оке и показали броды. Ордынские полчища хлынули на Московские земли...
Узнав о нашествии, Дмитрий Донской созвал на думу союзных удельных князей, часть из которых находилась в Москве в это время, митрополита Киприана, воевод и ближних бояр. Великий князь предложил выступить против Тохтамыша, но большинство его не поддержало. Спорили долго, к согласию, однако, так и не пришли. Одни советовали Дмитрию Ивановичу сесть в осаду и защищать стольный град, другие — отьехать на север, в Кострому или даже в Галич, и там собирать полки. Лишь брат его, Владимир Андреевич Серпуховский, и несколько удельных князей готовы были идти на врага. Тогда Донской, оставил в Москве осадным воеводой великого боярина Федора Свибла и митрополита, которые должны были возглавить оборону, вместе с Серпуховским и ближними людьми уехал в Переяславль-Залесский. Спустя несколько дней, ослушавшись наказа, город покинули осадный воевода и Киприан, следом за ними бояре. Тогда в Москве начался бунт. Ремесленники, торговцы, крестьяне из окрестных сел и деревень собрались в Кремль на вече. Было решено иикого не выпускать из города и защищать его, пока не подоспеет великий князь Дмитрий Иванович с полками...
