Юрий Галинский - За землю отчую.
Добре, хоть не ушел Сидорка. Гридя и Истома, царствие им небесное,— молодцы! — подал голос Ивашко и добавил: — А что упрежден был сын боярский, не иначе. Ежели не знал бы, откуда б те осторожники взялись?
Так купчих грамот и не сыскали. И куды он их, окаянный, припрятал, там же и на мою деревеньку были? — громко, с хрипом вздохнув, безнадежно развел руками Корень; его длинный подбородок, заросший редкой кустистой волосней, обвис, казался еще больше, чуть не в пол-лица, всегда лихо сдвинутый набок обтрепанный поярковый колпак был нахлобучен на лоб.
И хоромы спалить не успели! — досадуя, воскликнул другой лесовик с болезненно-желтым отечным лицом и темными мешками под запавшими глазами.
Слава богу, Рудак, что в живых остался,— буркнул еще кто-то.
Ежли бы не Клепа, что на болотную стежку вывод, никто б не ушел,— с необычной для него серьезностью заметил Митрошка.
Ин ладно, передумкой прошлого не воротишь! — махнул рукой атаман.— Придет час, узнаем, кто иуда. Ныне ж о деле поговорить надобно. Долго мыслил я об том и вот что скажу вам, молодцы, Вельми опасным стал промысел наш в тутошних местах. На боярские и монастырьи села не сунешься с силой такой, купцы в одиночку не ходят, большие обозы со стражей нам не взять. А тут еще острожники серпуховские и коломенские дыхнуть не дают! Надо уходить отсюды! — повысил он голос и, не обращая внимания на ропот, который послышался вслед его словам, громко продолжал: — Да, уходить надо. Давно уж я об том думал, а после дел вчерашних и вовсе решил: за Оку пойдем, в Рязанские земли!
Там тоже не разгуляешься — степь близко,— возразил Рудак.
А лес в Рязанщине какой — за версту все видать,— поддержал его Корень.
И все ж надо туды идти! — с горячностью воскликнул атаман.— Тут нас всех перебьют или переловят. Слышали, небось, что купец московский, которого мы под Серпуховым перехватили, сказывал? Задумал великий князь Дмитрий Иванович, извести ватаги со всей земли Московской. И он это исполнит! — жестко, словно чеканом по железу рубал, произнес он.
Раздался недовольный гул, кто-то выкрикнул:
Мельник шума не боится!
Не потому, что так князю Дмитрию охоче или всесильный он,— продолжал уже спокойнее вожак.— В другом тут дело. Вот все вы не первый год промысел ведете. А заметили, что в последнее время мало кто пристал к ватаге нашей? Оттого все оно, что обезлюдела Московская земля после сечи Куликовской, остальным ослабление от поборов дали. Ведомо мне: не платит Москва в Орду дань после мамайщины... Теперь-от давайте судить, рядить, что делать станем.
Выходит: был бы покос, да пришел мороз! — желчно заметил Рудак, его дряблые щеки, заросшие седыми волосами, всколыхнул едкий смешок.
Тут не можно, там тоже с рязанцами сыр-бор не разведешь. Конец ватаге пришел, так что ли, Гордей? — раздраженно выкрикнул Епишка, его рябое от оспы лицо перекосилось, ссузившимися серыми шальными глазами смотрел он на Гордея.
Ты брось сие, Епишка! Раздор посеять хочешь? Не выйдет! — вспыхнул чернобородый; густые, сросшиеся на переносице брови, под которыми углились темные глаза, сердито нахмурились.— Никого не неволю, тебя ж тем паче! Кто как хочет, пущай так и делает!— громовым басом заорал он.— Зачем я вас на Рязанские земли зову? Боярским и монастырским людям худо там живется, вот и начнут они к нам приставать. На Рязани мы скоро войдем в силу и еще покажем себя,
Гордей дело говорит — надо за Оку подаваться,— поддержал атамана Клепа.
Спорили недолго. Большинство ватажников вскоре согласилось с вожаком. Лишь четверо, в том числе Епишка, решили остаться в коломенском лесу.
А с острожником как быть? — напомнил Рудак.
Верно! Забыли вовсе! Не с собой же его брать, ан и отпустить не можно! — зашумели лесовики.
Оно б и очень можно, да никак нельзя! — вставил свое слово и Митрошка.
Можно, не можно! — передразнил его рябой.— Повесить острожника на суку, и весь сказ!
Дело Епишка орет! Одним ворогом меньше будет!..
Жизнь Федора снова оказалась в опасности, и снова на
выручку ему пришел лесной атаман.
Погодьте, молодцы! — властно остановил он лесовиков, которые уже намерились идти за пленником в землянку.— Прежде поговорить с ним хочу. Может, что нужное для ватаги узнаем. А порешить его всегда успеем — не убежит.
Ишь, заступник нашелся,— буркнул Епишка, сизые пятна на его широких скулах побагровели от злости.— Чего там еще годить? — выкрикнул он и, ища поддержки, забегал серыми колючими глазами по лицам лесовиков. Но те молчали, и рябой, не преминув в сердцах сплюнуть, смирился.
ГЛАВА 5
Уже несколько дней жил пленный порубежник в разбойном стане. Раз в день в землянке появлялся безмолвный Клепа. Все остальное время Федор оставался один, запертый в своей убогой лачуге. Казалось, о нем забыли. Лесовики готовились к уходу в Рязанское княжество и были заняты сборами. Главный недруг порубежника — рябой - вместе с тремя своими приятелями исчезли из лесного лагеря видимо отправились куда-то на разбойный промысел.
Стояли теплые, солнечные дни, хотя уже наступила осень. Все больше желтых и красно-бурых пятен появлялось среди темно-зелеиой листвы дубов и лип, все дольше зависал по утрам туман и ложбинах, к югу потянулись косяки журавлей, диких уток и гусей.
Нога Федора почти зажила, и он всерьез стал готовиться к побегу. Ему повезло: роясь в тряпье, сваленном в кучу в углу землянки, наткнулся на ржавый нож с длинным лезвием, который, видимо, обронил кто-то из разбойников.
Обрадованный находкой, Федор долго любовался полустершейся резьбой из больших и малых кружков на деревянной рукоятке. Отрезал голенище от сапога, смастерил лапоть для больной ноги. Каждый день оноткладывал по два-три сухаря из тех, что приносил ему Клепа. Ночью пленника не сторожили, - он убедился в этом, прободрствовав несколько раз до утра. Встречи с лесовиками после того как окажется на воле, Федор не опасался — нож в его руках был надежным оружием. Оставалось только выбраться на свободу. К счастью, землянка была сложена еловых бревен. Кое-где они прогнили, и дерево легко поддавалось ножу. Чтобы по рисковать, Федор работал ночами. Вскоре он незаметно для чужого глаза сделал сквозные надрезы в бревнах стены, выходящей в сторону леса. В нужное время надрезанные куски дерева можно будет вытолкнуть наружу и выползти через щель.
Наконец Федор решился бежать. Пообедав толокняной кашей, пленник улегся на куче тряпья, заменявшей ему постель. В землянке было совсем темно, но заснуть Федору неудавалось, хотя прошлой ночью он почти не спал. Думал о напарнике по порубежному дозору: «Жив ли? Добрался ли до Коломны?..» Думал о товарищах по острогу, которых надеялся вскоре увидеть. Перенесся мыслями в родное село под Вереей, откуда много лет назад ушел на княжью службу... Как давно он не видел своих! Сестре Марийке уже ныне лет восемнадцать — заневестилась, брат Петрик стал парубком, татко и матинка вовсе, должно, постарели. Как они там? Все собирался наведаться, да как выкроить время служилому человеку — то рати, то походы... «И Гальку, не иначе, потерял...» — подумалось ему о соседской дивчине, первой любви: защемило в груди, грусть заполнила сердце. «Дали слово друг дружке, а верно, уже не ждет, замуж вышла. Да и пошто ей маяться, ежели пропал где-то нареченный».
