Илья Маслов - Воин ночи

Хейд взглянул на нее, такую близкую сейчас. Она отвела взгляд и ничего не сказала, но он тем не менее почувствовал, что с их последней встречи многое изменилось.

И тогда он обнял Вельгу за плечи, прижал к себе и начал негромко рассказывать о своих странствиях. Время летело незаметно, березы шелестели над ними, и плакучие ивы в тишине склонялись над водою, а сонная речка медленно несла свои воды в неизвестность…

- …а когда Ривгольд упал в огонь, я просто ушел, чтобы не раскрывать своей тайны, ведь в темноте меня никто не узнал. Но я не мог уйти, не поговорив с тобою, любимая.

Вельга теперь смотрела ему прямо в глаза. В ней не было ни страха, ни неприязни, все эти чувства отошли на задний план, и девушка поняла - все это время она любила по-настоящему только его - Хейда, пусть теперь и мрачного странника с кожей пепельного оттенка и седыми волосами. Кем бы он не был - человеком, вампиром, демоном - это не имело значения… И она прошептала, прижимаясь к его груди:

- Если ты все-таки должен идти, я уйду с тобой.

Хейд качнул головой:

- Я сам не знаю, куда мне теперь идти. Колдун должен сам сообщить мне об этом. Но в любом случае …Я понимаю, что мне предстоит - войны, сражения, переходы. И это не для тебя, любимая.

"Любимая"! Сколько раз он мечтал сказать Вельге эти слова так, как сейчас - без насмешки, глядя в глаза! Но какого-то счастья Хейд не испытывал, он скорее чувствовал какой-то обман, словно гость, проделавший долгий путь в предвкушении чудесных яств на столе у хозяина, а дойдя - почувствовал, что его угощают совсем не тем, что он ожидал, и нет никакого желания есть, да и в гостях больше делать нечего! Впрочем, желание-то было, но не такое светлое, как когда-то, когда Хейд мечтал просто сидеть, прижав к себе Вельгу, у реки, шептать ей ласковые слова, гладить по волосам - нет, теперь из глубины его претерпевшего немыслимые метаморфозы существа поднималось нечто темное, как раздувшийся паук из глубокой ямы. Нечто подобное ощущает берсеркер, когда стоит, весь израненный, среди трупов и осознает, что еще миг - и он с диким ревом кинется убивать, не разбирая своих и чужих, пока его не сразят или пока он сам не рухнет без сил и сознания на глинящуюся от крови землю…

Вельга не сопротивлялась, когда он впился в ее губы и начал мять ее тело. Она давно мечтала об ЭТОМ, и боялась, и представляла запредельные радости плотской любви. Хейд повалил ее в густую траву. Его ласки постепенно становились все более грубыми, почти что причиняющими боль, но Вельга лишь тихо стонала, обнимая возлюбленного. Только один раз она коротко вздрогнула - когда по-настоящему соединилась с Хейдом. Но на дне ее голубых глаз вампир видел лишь счастье и радость открытия нового мира.

И тогда его полуоформленные злобные мысли выкристаллизовались в единый черный монолит. Он понял, что попросту завидует Вельге! Она может любить, может испытывать простую человеческую радость, а он - нет. Что осталось ему в жизни? Мрачное торжество от убийства, от того, что кто-то оказался слабее? Чувство превосходства бессмертного над обреченными на дряхлость и болезни? Этого было мало для того, чтобы ЖИТЬ. А то неуловимое, чего у Хейда больше не было… Как можно возвратить потерянную частицу души, быть может - самую главную?

Его рука соскользнула по бедру Вельги и остановилась на рукояти меча. Ни любви, ни даже отдаленного намека на какую-то привязанность не осталось - лишь темная злоба обитателя холодной тьмы, обреченного на вечный мрак и на зависть ко всему светлому и к прекрасной дочери Закатных Земель, чьи волосы подобны золотым лучам Солнца! Он перевернулся на спину, и Вельга теперь была сверху. Она звонко расхохоталась, запрокинув голову назад, и солярный диск, словно нимб, встал точно за ее затылком. До ее сознания так и не успел дойти услышанный ею змеиный звук - звук выползающего из ножен клинка… За секунду до воплощения Жажды Убийства глаза вампира и смертной встретились. И она содрогнулась: глаза Хейда пылали ненавистью, светились жутким потусторонним огнем! Когда Вельга очередной раз опустилась вниз и вперед, между ее обнаженных грудей вонзилось лезвие.

Женский крик боли и ужаса, и почти что неосознанной обиды, разнесся по лесу, зазвенев между деревьев и ударившись о небосвод. И Хейд вырвал меч из ее тела, приникая к зияющей ране, к хлещущему ему в лицо и на грудь кровавому потоку оскаленным ртом, со звериным рыком.

Через некоторое время вампир поднялся, бездумно посозерцал распростертое перед ним полуобнаженное тело той, которую он совсем недавно считал своей любимой, и шатаясь, не разбирая дороги, двинулся вглубь леса. В его душе было пусто, словно черная тварь по имени Ненависть еще лакомилась чужим страданием, не торопясь возвращаться в свое логово. Но Хейд понимал, что это - не на долго.

4.

Он сидел у костра на каком-то полусгнившем пне и вглядывался в пламя. Конечно, холод не мог тревожить существо, холоднокровное, как рептилия, но одежду следовало высушить, да и вообще огонь помогал концентрировать мысли, зримо являя те образы, которые в форме обрывочных мыслей или даже подсознательных теней приходили к Хейду.

Пламя. Сотни, тысячи сотканных из таинственной материи огня существ боролись за пищу - древесину, которую следовало обратить в пепел, чтобы просуществовать еще миг. Миг для Хейда, но как знать - может быть, вечность для самих огненных существ? Порождения пламени карабкались, сбрасывая друг друга, на хворост, брошенный в костер, свивались в кольца, подобно сражающимся драконам, победитель поглощал слабого, чтобы через миг сойтись в новом сражении и уже самому раствориться в новом триумфаторе или одержать новую победу…Отдельные языки пламени, словно испуганные беспощадной борьбой за жизнь, пытались покинуть своих братьев, рвались вверх или отползали от костра - и тухли, исчезая среди серого пепла, подобно самоубийцам, бегущим от собственной слабости в объятия загробных иллюзий. Каждому языку пламени приходила своя пора умирать - но сам Костер не умирал, постоянно возрождаясь в новых существах огненной материи.

- "Не так ли и люди?" - внезапно подумал Хейд. Сам круг Жизни - что это, если не постоянная череда сражений и схваток, гибель всего отжившего, всего, что хоть в чем то уступало противнику? В Жизни есть победители и побежденные, и победитель всегда прав, ибо побежденного в той или иной мере уже не существует, а как может быть прав несуществующий? И самовосхваление империй, созданных великими завоевателями, становится историей порабощенных ими народов, поколениями униженно ползающих перед тронами самодержцев. В Жизни есть и те, кто отрицает истинную Правду существования, и строит иллюзии об иной, лучшей жизни, но это - лишь следствие их собственной слабости, которое заканчивается безумием или вскрытыми венами. И непонятые мудрецы затухают, подобно слишком далеко отошедшим от костра языкам пламени, и презираемая ими толпа сыто хохочет, а после мир этих позабытых философов разрушают варвары, и их повозки с награбленным добром грохочут над могилой бросившего вызов миру…Как знать, не послужит ли свиток мудрых изречений задохнувшейся в собственном гигантизме империи растопкой для жертвенного пламени пред идолом дикого, первобытного бога войны новой, более молодой и агрессивной расы? Которая обречена основать на костях поверженных народов свою державу, достичь ее расцвета и пасть, выродившись, пред ордами новых захватчиков. Царства - как люди. А Жизнь - это круг.