Тайна Моря - Брэм Стокер
Тут меня озарило.
— Разумеется, — сказал я. — Может быть и так. Англия богата и не нуждается в том, чтобы настаивать на правах на какое бы то ни было сокровище. Но позвольте напомнить, что для юристов важнее буква закона, а этот вопрос будут разбирать не просто юристы, а слуги своей страны и советники правительства. И руководствоваться они, вне всяких сомнений, станут существующими принципами, пусть даже конкретный случай не имеет точных прецедентов. Я выяснил, что в Индии, где законы установлены британцами и соответствуют британскому праву, существует акт касательно найденного клада. По нему судья может принимать решение о правопреемстве в пределах сотни лет. Как видите из этой аналогии, упоминание трехсот лет мира вовсе лишит вас возможности обращаться в суд.
Мы оба хранили молчание. Затем испанец с долгим вздохом вежливо заметил:
— Благодарю вас, сеньор, за аудиенцию. Между нами не может быть согласия, и, что бы я ни сказал, это не поможет. Но я обязан следовать своему курсу. Жаль — ведь что то будет за курс, я еще не знаю. Я бы отдал свое состояние и свою жизнь, чтобы благородно исполнить доверенное мне поручение. Но этого счастья мне не дано, увы! Сеньор, — это он произнес очень сурово, — надеюсь, вы не забудете, что я перепробовал все, что мне известно, в рамках мира и чести, чтобы исполнить свой долг. Коль мне выпадет осуществить его другими средствами, даже ценой жизни и смерти, вы будете знать, что у меня не осталось другого выбора.
— Так вы готовы отнять жизнь? — выпалил я в некотором изумлении.
— Я не пощажу своей жизни, стану ли я жалеть чужие? — спокойно ответил он и продолжил: — Но — о сеньор! — вовсе не отнятия жизни, своей или чужой, я боюсь. А того, что мне придется прибегнуть к низости, в чем нет чести; разве не вкусил я уже ее горький вкус! Поймите, не я выбирал этот долг. Его мне вверили другие силы, более великие — наместник самого Господа; и что назначено им, то я исполню любым способом, какой от меня потребуется.
Мне было жаль его, очень жаль, но его слова внушали новый страх. До сих пор я имел дело с джентльменом, а эта мысль защищает от любого противника. Теперь он спокойно объявил, что не остановится ни перед чем. В будущем мне следовало опасаться не только честной cхватки, но и коварных, грязных поступков. И я заговорил:
— Значит, мне уже не считать вас человеком чести?
Его лицо опасно помрачнело, но всю надменную гордость стерло выражение отчаяния и скорби, когда он с печалью ответил:
— Увы, не знаю. Я в руках Господа! Пусть Он распорядится мной милосердно и не позволит сойти в могилу обесчещенным. Но путь для меня уже проложен, и к чему он приведет, то мне заранее неведомо.
Отчего-то я почувствовал себя плутом. Я не против честной схватки — или любой схватки, как мы понимали ее в начале. Но это было немыслимо. Он показал, что готов отдать все, что имеет, лишь бы исполнить поручение и освободиться, а я будто сыграл роль в том, что он вынужден пойти дорогой бесчестья. Это было несправедливо и по отношению ко мне. Я всегда старался поступать благородно и милосердно, и от нынешней вынужденной причастности к падению другого мне было тяжело. Воистину, тернист путь богатства, а когда в погоне за золотом замешаны война, политика и интриги, страдания ждут всякого, кому не посчастливится в нее вовлечься. Моя решимость слабела, и, не сомневаюсь, поддавшись моменту, я мог сделать испанцу скоропалительное предложение, как вновь вспомнилось назначение сокровища и возникла мысль о том, что подумает Марджори, если я позволю сокровищу угодить в руки тех, кто применит его против ее страны. Как бы то ни было, надеяться на то, что дон Бернардино пойдет на компромисс, не приходилось. Его единственной целью, слепой и неколебимой, было исполнить обязательство, установленное предком, и вернуть сокровище в Испанию, чтобы та его вернула — или не вернула — папе. Я до того сосредоточил все внимание на дилемме, что не замечал ничего вокруг. Я только смутно понимал, что взгляд испанца блуждает по комнате, ищет в слепой агонии отчаяния, терзавшей его душу, хоть какой-то намек или спасение.
И вдруг я разом осознал, что произошло за эти несколько секунд. Он изумленными глазами смотрел на выхваченную игрой света гору металлических шкатулок, потемневших после трех веков в соленой воде и сложенных на пристенном столике среди всякой всячины.
Пламя вспыхнуло в его глазах, он поднял руку и показал на шкатулки со словами:
— Так сокровище найдено!
Глава XLII. Борьба
Думаю, в первые мгновения мысли испанца покорило чистое удивление. Но он быстро его переборол, и тогда вся его вспыльчивая натура словно изверглась потоком:
— Так все ученые аргументы, которыми вы меня дурачили, — лишь ширма, чтобы скрыть, что вы завладели сокровищами, доверенными мне, и только мне. Мне надо было догадаться, что без этой уверенности вы бы не были так упрямы в ответ на мое предложение, учитывая его искренность. Надо было догадаться и по другим причинам! Та старуха, которая следит за вами глазами, что видят больше обычных глаз, у которой есть свои причины вам не доверять, — она мне рассказала про ваши еженощные труды, будто вы копаете в подвале могилу. Поберегитесь, чтобы это действительно не стало так! Я страж этого сокровища — и я в отчаянии! Я уже сказал, что ни перед чем не остановлюсь: все средства хороши ради чести отцов. Мы здесь одни! Я вооружен — и уже обрек свою жизнь этой цели. Сдавайтесь же!
В мгновение ока он выхватил из-за пазухи кинжал и занес над головой, готовый ударить или метнуть. Но я уже все прочитал по его глазам. С тех пор как Марджори стала угрожать опасность, я не расставался с револьвером: даже по ночам он лежал под моей подушкой. Наша частая учебная стрельба с Марджори и старый трюк ее отца для опережения врага, которому она меня научила, сослужили мне добрую службу. Пока он тянулся за кинжалом, я уже взял его на мушку — свои слова он договаривал прямо в дуло моего шестизарядника.
Я произнес как можно тише — требовались немалые усилия, чтобы сохранять спокойствие перед лицом внезапного нападения:
— Бросайте кинжал! Живо —
