Адольф Мютцельбург - Невеста с миллионами
— Разумеется! — в один голос вскричали Эдмон и Альфонсо. — Ваш рассказ внесет окончательную ясность в наши отношения!
— Раз уж у меня не будет от вас теперь никаких тайн, — начал Коннингэм, — я сразу назову вам свое настоящее имя, которое вам, Альфонсо, должно быть известно. Меня зовут Ричард Эверетт!
— Ах! — воскликнул Альфонсо, вскакивая с места. — Как я рад познакомиться с вами! Не было ни одного письма от дяди, тети и Элизы, где не упоминалось бы ваше имя! Возвращаясь в Америку, я собирался специально проехать через Нью-Йорк, только чтобы познакомиться с вами! Но отец написал мне, что разразилась война и я вначале должен отправиться в Мексику. В то время он тоже рассчитывал на быстрое прекращение конфликта и полагал, что этим летом мне следует ехать в Нью-Йорк. Но как могло случиться… Впрочем, это нам и предстоит услышать!
Мистер Коннингэм был явно обрадован теплыми словами Альфонсо.
— Мистер Эверетт взял меня в свой дом еще ребенком, — продолжал он, — а позднее даже усыновил. Никогда в жизни не думал, что благодаря этому неожиданному огромному счастью, свалившемуся на меня, наживу себе врагов. В конторе мистера Эверетта служили, правда, несколько его родственников. Но, во-первых, усыновить их он не мог, поскольку у них были живы родители, во-вторых, о них он заботился не хуже, чем обо мне, — то, что им он оставит в своем завещании ничуть не меньше, чем мне, было уже решенным делом; в-третьих, даже если бы мистер Эверетт не усыновил меня, именно им ничего и не осталось бы, умри он без завещания, поскольку живы другие близкие его родичи, причем их состояние почти не уступает состоянию моего приемного отца. Из всех этих родственников мистера Эверетта ближе всех мне был Ральф Петтоу.
Мистер Эверетт, похоже, не разделял моих симпатий: порой и до меня доходили слухи, что Ральф не прочь окунуться в бурную жизнь молодого нью-йоркского повесы. Однако я не был склонен упрекать его за это — просто у него были иные представления о смысле жизни. Для меня он был искренним, любезным, благородным человеком, знавшим жизнь, во всяком случае, лучше меня и относившимся к ней легче.
А теперь, дон Альфонсо, я не сообщу вам ничего нового, когда скажу, что мистер Эверетт близко подружился с мистером Бюхтингом, когда тот поселился на востоке Америки. Однако для господина де Трепора я должен добавить, что дружба моего приемного отца, которого я ценю очень высоко, с мистером Бюхтингом — человеком ничуть не менее достойным, чем его зять дон Лотарио, — стала для меня источником величайшего наслаждения, ибо открыла мне то, чего до сих пор мне недоставало: прелесть семейной жизни и общения с двумя женщинами — с миссис Бюхтинг и ее дочерью, мисс Элизой, — которых я могу поставить рядом только с вашей матушкой и вашей сестрой. Думаю, я не покажусь слишком самонадеянным, если признаюсь, что завоевал дружбу обеих дам…
— И дружбу мисс Элизы, которая, как я слышал, стала настоящим ангелом красоты? — спросил с улыбкой Альфонсо.
От глаз Альфонсо и Эдмона не укрылось, что, услышав этот вопрос, заданный без всякой задней мысли, Ричард залился румянцем; такой же румянец окрасил и щеки Эдмона, убедившегося, что с этой стороны его любви к Инес ничто не угрожает.
— Думаю, не только дружбу! — ответил Ричард Эверетт с некоторым смущением, почувствовав, вероятно, лукавство в словах Альфонсо. — Ибо какой же молодой человек не будет льстить себя иными, более смелыми надеждами в отношении мисс Элизы, пока не услышит из ее уст отрицательного ответа? Я и надеялся; возможно, я не совсем заблуждался… Впрочем, нет…
— Простите меня! — спохватился Альфонсо. — Мне не следовало говорить об этом. Однако в нашей семье ни для кого уже не тайна, что мисс Элиза и мистер Ричард Эверетт будут, скорее всего, мужем и женой.
— Дай Бог, чтобы исполнилось это единственное и самое страстное желание моего сердца и чтобы та, которую я так высоко ценю и так искренне люблю, удостоила меня расположения, в каком я за последние месяцы перестал, к счастью, сомневаться! — сказал Ричард, и оба друга участливо посмотрели в его горящие глаза. — Так вот, зимний сезон мистер Бюхтинг обычно проводил в Нью-Йорке, а летом я всегда умудрялся ненадолго заглядывать на плантацию «Либерти». Нередко меня сопровождал Ральф, но только первое время. В конце концов он признался: «Бюхтинги мне не подходят — они слишком серьезны для меня». Весной прошлого года я тоже воспользовался случаем, чтобы заехать из Бингстауна на плантацию «Либерти».
И он рассказал, как повстречал Ральфа в безлюдной прерии и о чем говорил с ним. Едва он дошел до того момента своего грустного повествования, когда неожиданно услышал выстрел и рухнул наземь, Альфонсо и Эдмон вскочили с криком ужаса, ибо к такому повороту событий ни тот, ни другой готовы не были. Ричард между тем сделался очень серьезным и печальным.
— К сожалению, все это правда, — заметил он. — По сей день я безуспешно пытаюсь найти причину, заставившую моего друга стать моим убийцей. Нельзя же всерьез думать, что это из-за денег, из-за наследства…
— Возможно, деньги послужили второстепенной причиной, — прервал его Эдмон. — Повторите мне еще раз слова, которые он сказал вам напоследок.
Ричард воспроизвел их с максимально возможной точностью.
— Тут дело в ревности! — сказал Эдмон. — Этот негодяй добивается руки мисс Элизы!
— Я тоже так думаю! — поддержал его Альфонсо. — Когда он понял, что мистер Эверетт отдает предпочтение вам, он возненавидел вас! Однако, ради всего святого, как случилось, что вы остались в живых?
— Сам не знаю, — ответил Ричард, невесело улыбнувшись. — Вот, — он поднес палец к голове и нащупал небольшой шрам возле левого уха, — пуля попала сюда. Впоследствии я узнал, что ее задержала затылочная кость, которая оказалась у меня необычно толстой. Поэтому пуля то ли вообще не задела мозг, то ли проникла в него неглубоко. Может быть, револьвер оказался заряженным слишком слабо… короче говоря, я выжил!
Когда я впервые пришел в себя после беспамятства, я увидел склонившееся надо мной незнакомое добродушное лицо. Это оказался тот самый немолодой немец, с которым мы сегодня встретились. С того дня, когда я был ранен, прошел целый месяц. Потребовалось еще две недели, прежде чем ко мне вновь вернулась способность логически мыслить. И тогда я узнал, что нахожусь за много сотен миль от того места, где меня нашли, и что горы, которые я вижу вдали, — Скалистые горы. А с моим спасением произошла вот какая история.
Спустя час после того, как меня предательски сразила пуля моего лучшего друга, подобно тому как Союз Штатов был разрушен давно задуманным трусливым и вероломным предательством Юга, прерию пересекали две повозки с немецкими переселенцами. Немцы заметили меня, распростертого на земле, и приняли за жертву разбойного нападения, поскольку при мне не оказалось ни бумажника, ни записной книжки. Возможно, сам Ральф обобрал меня, чтобы подозрение пало на всякий сброд, которым тогда кишела Виргиния. Возможно, это сделал и кто-то другой. Переселенцы обнаружили, что я еще жив, и перенесли меня на одну из повозок. Так как со мной не было записной книжки, где находились мои письма и другие бумаги, которые помогли бы установить мою личность, они не знали, кто я и откуда. Принимать меня нигде не хотели, так что после нескольких безуспешных попыток такого рода немцы, не долго думая, решили взять меня с собой, пока я не умру или не приду в сознание. Лишь несколько дней спустя после рокового выстрела им удалось отыскать врача, который извлек из раны пулю, но предупредил моих спасителей, что на этом свете я не жилец. К счастью, он ошибся. Однако мозг оказался, как видно, задетым, потому что лишь по прошествии шести недель я вновь обрел способность думать. Некоторое время я опасался, что прежние умственные способности не вернутся ко мне, но теперь я, по-моему, если и не стал умнее, чем раньше, то, во всяком случае, не поглупел. И тут я услышал, что немцы направляются к дону Лотарио де Толедо, — это была для меня первая большая радость. Удивительно то, что я не мог стоять. Мне приходилось только лежать или сидеть. Всякая попытка встать кончалась головокружением — держаться на ногах я был не в силах.
