Питер Марвел - Хрустальная удача

Крик женщины разбудил половину лагеря. Через несколько минут вокруг палатки Кроуфорда уже толпились люди. Заспанная Элейна куталась в дорожный плащ, Харт обнаружил себя одетым только по пояс, а Абрабанель, прижимаясь к Ван Дер Фельду, напялил на себя кафтан наизнанку.

— Что случилось? — спрашивали те, кто оказался позади и не видел Кроуфорда, сидевшего на земле с Лукрецией на руках. Потрошитель, который первым оказался возле своего капитана, уже рвал свою рубаху на бинты, щедро поливая их ромом из фляги.

— Факел, дайте факел! — скомандовал Ван Дер Фельд, снимая с руки прилипшего коадьютора. — И кипятите воду — надо промыть рану.

— Смит хотел убить меня, — сказал Кроуфрод, не сводя глаз с Лукреции. — Она меня спасла.

Кроуфорд осторожно переложил женщину на подстеленное кем-то оделяло и ножом разрезал ей платье вокруг раны.

— Посветите мне, — приказал он и пальцами ощупал порез, который все еще кровоточил.

Все затаили дыхание.

— Рана неглубока, — наконец сказал он. — Слава Богу, нож наткнулся на ребро и скользнул вниз, просто разрезав кожу.

— У кого есть игла с ниткой? — крикнул Потрошитель.

Элейна бросилась к своей палатке и через минуту уже протягивала дрожащими руками маленький костяной футляр.

Потрошитель смочил иглу с ниткой ромом, полил им рану и принялся сшивать кожу, как бывало сшивал парусину на корабле. Кроуфорд держал женщину.

От боли та очнулась и застонала. Кроуфорд прижал ее голову к себе и насильно влил ей остатки рома в рот. Лукреция закашлялась, но Кроуфорд заставил ее проглотить жидкость.

— Сейчас будет больно Лу, но надо терпеть, — прошептал он.

Брошенный Ван Дер Фельдом, Абрабанель в расстроенных чувствах растерянно бродил вокруг. Неожиданно он заметил в траве какой-то предмет. Он кряхтя наклонился и поднял с земли черное каменное зеркальце. Поверхность его была покрыта странной дымкой. Абрабанель потер ее рукавом, но дымка не исчезла. Довольно сопя, он оглянулся и быстро сунул вещицу в карман.

— А мне интересно, — вдруг спросил Харт, оглядываясь, — а где эта собачонка и почему она не предупредила хозяина?

Но поиски собаки были тщетны, она бесследно исчезла вместе с Чиланом, непонятно откуда взявшимся и неизвестно куда сгинувшем.

Тело Джона Смита зарыли в лесу. Прежде чем засыпать его землей, Кроуфорд швырнул на дно ямы обсидиановый нож майя, который никогда не засыпал голодным.

Отец Дамиан прочел над усопшим положенные молитвы, и отряд медленно тронулся в путь, таща за собой кожаные мешки, набитые золотом. Из-за страшной тяжести груза и полного отсутствия дороги, люди проделывали в день не больше трех-четырех миль, а в какой стороне от них теперь находится Ориноко, путешественники даже представить себе не могли. В нескольких направлениях были посланы разведчики: во-первых, чтобы попытаться определить местоположение самих путешественников и их удаленность от водных артерий, а во-вторых, с целью добыть проводников.

Как ни странно, но почему-то Ван Дер Фельд все больше времени проводил вместе с отцом Дамианом. Вот и в этот раз на привале он подсел к нему и, закурив трубку, принялся за расспросы.

— Скажите, падре, — начал Ван Дер Фельд издалека, — а что вас, собственно, заставило избрать духовную стезю?

Отец Дамиан с любопытством повернулся к собеседнику:

— Не знаю, конечно, как вы отнесетесь к моему ответу, но любовь к Богу.

— Ко Христу? — торопливо уточнил Ван Дер Фельд.

— Да. Еще верующие часто называют такое чувством голосом Божиим в душе, Его призывом.

— И все? И как же самоотречение, умерщвление плоти и все такое прочее?

— Если говорить кратко, то человек, услышавший в себе Божий глас, просто понимает, насколько Бог для него больше и дороже, чем что бы то ни было другое: семья, богатство, мирская слава… Тогда и самоотречение, в сущности, не в тягость. Вот если бы вам предложили выбрать между золотом и серебром?..

— Я выбрал бы золото.

— Разумеется. Но вы сожалели бы, что, получив золото, лишились серебра?

— Гм. Понимаю… А может ли такой призыв ощутить в себе не христианин?

— Конечно. Душа человека — христианка по природе, какую бы веру ни исповедовал он сам.

— А возможно ли служение Христу не… не так безраздельно, что ли? Так сказать, получить золото, не забыв и серебра?..

— Вы деловой человек, сударь! — засмеялся отец Дамиан. — Я мог бы ответить вам, что с Богом не торгуются, но не скажу. Все дело в том, что для вас «серебро» и какое место в вашей жизни уже заняло «золото», то есть Христос. Возможно, просто еще не пришло время сделать окончательный выбор…

— Но мне уже немало лет, падре…

— Это не имеет значения. Опять же скажу банальность: перед Господом мы все младенцы. Кроме того, для вас, как я подозреваю, первым шагом должно стать само Святое Крещение, рождение как члена святой матери-Церкви. Может быть, для вас достаточно будет стать просто христианином, добрым католиком, а не священником? Вы определитесь, когда покреститесь, или немного позднее…

— Нет уж, — отрезал Ван Дер Фельд. — Вы молоды, святой отец, хотя и знаете кое-что гораздо лучше меня. Но я объехал полмира и повидал жизнь. Я совершенно определенно знаю, чего хочу. В моих странствиях мне с чем только ни приходилось сталкиваться. Я видел лицемеров и славолюбцев, которых считали за святых, и не только они сами; и грешников, которые были святее Римского Папы. Еще чаще я встречал настоящих грешников, которые были ни чем иным, как грешниками. Наконец, мне попадались даже откровенные праведники, праведно и тихо жившие и так же умиравшие. Лишь одного я не мог понять никогда: что движет каждым из этих людей в их жизни?

— Эту загадку разгадать не под силу не только вам, Ван Дер Фельд. Но вы сказали, что определились со своей дальнейшей жизнью.

— Совершенно верно. Я смутно чувствовал это уже давно. Отчетливее осознать помогли, как это ни странно, сентенции того пирата, который назвал себя Черным Пастором. Может быть, с точки зрения священника это и кощунство, но Билл обладал оригинальным складом ума и многое, сам того не замечая, помог мне узнать и понять. Я решил, что действительно хочу и должен стать христианином — а резкая антиклерикальная направленность этого, с позволения сказать, пиратского проповедника невольно возбудила во мне внутренний протест. Я — только прошу, падре, не смейтесь, — захотел стать похожим на Черного Билла в том, что было лучшего в его оригинальных «проповедях», но без его, Билла, недостатков. И еще я подумал тогда: если уж быть проповедником, лучше — посвященным. Не знаю, откуда у меня такая мысль, но я чувствую, что именно так. В конце концов, как бы недостойно ни вели себя некоторые священники, это вовсе не значит, что представители данного сословия — поголовно лицемеры и обманщики. Таким образом, во мне окрепло желание стать именно католиком, и более того, католическим священнослужителем. Протестантизм разного толка, который нередко принимают мои соплеменники — не по мне. Не подумайте, что дело в формальном обращении: некоторые и молятся, и веруют в Иисуса Христа… покойная жена моего друга Давида была на редкость искренней и набожной женщиной, такой она воспитала и дочь. Вот в дочери Давида-то все и заключается. Уж не знаю, насколько мои слова убедили вас, падре, но я в самом деле выбрал, как вы изволили выразиться, золото. Серебро же — то есть прекрасная Элейна — осталось мне от прошлого, и отказаться от него так просто я не могу… ни сам по себе, ни из-за ее отца, ни из-за нее самой, наконец.