Патрик О’Брайан - Миссия в ионическом море
И глядя вперед, не так уж много возможностей для разумной радости видел Джек, а, скорее, перспективу чрезвычайно сложной ситуации, в которой потребуется скорее дипломатия, чем ожесточенная битва, ситуации, в которой он был точно уверен в отсутствии какой-либо поддержки от своего командующего, ситуации, в которой ошибочный выбор может привести к краху его карьеры на флоте.
Тем не менее, Джек пребывал в радостном настроении. Скука блокады на урезанном рационе на тяжелом, плохо построенном корабле, который мог публично опозориться в любую минуту, осталась позади, по крайней мере, на ближайшее будущее, утомительная и в некоторой степени болезненная передача дел, возня с бумажками и споры с властями Мальты закончились. "Ворчестер", этот ходячий труп, стал общей головной болью уже верфи, а не его, и, хотя он оставил там ораторию, там же оставил и больных ветрянкой, этой смертельной болезнью.
Джек разогнал самых бесполезных мичманов и всю молодежь, кроме двоих - Кэлэми и Уильямсона, за которых чувствовал особую ответственность и находился на борту породистого фрегата, корабля, насквозь ему знакомого и который он искренне любил, не только за его выдающиеся качества, но и потому, что корабль являлся частью его юности, совершенно независимо от его командования в Индийском океане, где "Сюрприз" проявил себя весьма похвально. Джек служил на нем давным-давно, и даже запах тесной и неудобной мичманской берлоги снова возвращал ему молодость.
Фрегат был довольно небольшим (на флоте всего парочка еще меньше) и довольно старым, и хотя его значительно укрепили, почти перестроили на верфи в Кадисе, Обри никогда, никогда не поставил бы "Сюрприз" на пути тяжелых американских фрегатов, но, к своему удовольствию, обнаружил, что ремонт ни в коей мере не ухудшил мореходных качеств - корабль остался удивительно быстрым для тех, кто знал, как с ним обращаться, и мог скользить как куттер и забрать ветер у любого корабля в Средиземном море.
Для миссии подобного рода и для восточного Средиземноморья в целом, "Сюрприз" оказался именно тем, что он только мог желать (за исключением веса бортового залпа), а прежде всего, ему необычайно повезло собрать команду отборных моряков, где даже ютовые могли убирать паруса, брать рифы и стоять у штурвала.
Все еще оставалось много таких, кто не плавал с ним до "Ворчестера", но удивительно большая часть из двухсот человек экипажа фрегата плавала с ним - например, все первые и вторые наводчики орудий и почти все старшины, и куда бы он ни посмотрел, то видел знакомые лица.
Даже если это и не старые товарищи, Обри мог назвать имя и дать характеристику, в то время как на "Ворчестере" слишком многие оставались неизученными. И Джек заметил, что матросы выглядели невероятно веселыми, как будто на них распространилось его собственное хорошее настроение. Конечно, они только что получили свой грог, погода стояла хорошая, и объявлено каболкино воскресенье, но даже с учетом этого, редко он видел более жизнерадостный экипаж, особенно старых сюрпризовцев.
- Удивительное соотношение старых сюрпризовцев, - пробормотал Джек про себя и хохотнул.
- Удача капитана снова при нем, - пробормотал Бонден, сидя на трапе и вышивая "Сюрприз" на ленте своей парадной шляпы.
- Ну, надеюсь на это, и уверен в ней, - отозвался его двоюродный брат - тугодум Джо. - Её не видно уже достаточно долго. Убери свою толстую задницу с моей новой рубахи, шлюхино отродье, - обратился он негромко к другому своему соседу - морскому пехотинцу.
- Надеюсь только, что не даст по голове, вот и все, - сказал Бонден, вытянув руки и коснувшись деревянной станины орудия номер восемь.
Джо кивнул. Хотя и тугодум, он прекрасно понял смысл бонденовской "удачи". Это не случай, банальная удача, вовсе нет, но другое понятие вообще, почти мистического свойства, как милость какого-то божества или, в крайнем случае, как нечто вещественное, и если она привалит слишком большой, это может оказаться фатальным - слишком жаркая благодать. В любом случае, к ней следовало относиться с большим уважением, почти не называя, с помощью намеков или иносказаний, никогда не объясняя.
Не имелось какой-либо явной связи удачи с моральными качествами или с красотой, но её обладатели, как правило, бывали всеми любимы и довольно привлекательны и частенько замечали, что удача сопутствует определенного рода счастью. Именно это качество, гораздо больше, чем захваченные им призы, являлось причиной, а не следствием, заставившей нижнюю палубу заговорить о Счастливчике Джеке Обри в начале его карьеры. И именно благочестие на этом древнем языческом уровне заставило сейчас Бондена возражать против «излишков».
Капитан Обри, глядя поверх поручня наветренного борта, улыбался, вспомнив незамысловатую забаву, что была у него на этом самом корабле еще юнгой, когда услышал скрип сапог барабанщика морской пехоты, поднимающегося на корму.
- Так держать, Дайс, - сказал он рулевому, бросил последний машинальный взгляд на колдунчик и пошел вниз за своим лучшим шейным платком и завязывал его, когда барабан пробил "Ростбиф старой Англии", затем, низко пригнувшись под бимсами, вошел в кают-компанию, едва только Пуллингс занял свою позицию у двери, чтобы его поприветствовать.
- Что ж, это намного уютнее и по-домашнему, - сказал Джек, улыбаясь дружелюбным лицам, числом восемь, плотно сгрудившимся вокруг кают-компанейского стола. Хотя "по-домашнему" это было для тех, кто воспитывался в морских трущобах, и, возможно, намного уютнее, чем хотелось бы, поскольку у каждого за спинкой стула стоял вестовой, а день выдался необыкновенно теплым и тихим, и воздух вниз не поступал.
Пища тоже оказалась домашней: как главное блюдо - жареная говядина из Калабрии, здоровенный кусок одного из итальянских буйволов, известных на флоте как серые монахи, и отправлявшихся на Мальту, когда уже не годились для работы. Говядина сопровождалась пудингом на свином сале с изюмом и смородиной.
- Вот это то, что я называю действительно хорошей основой для литературы, - заявил Джек, когда убрали скатерть, выпили за короля и поставили на стол новые графины. - Когда начнем состязание?
- Немедленно, - ответил Пуллингс. - Томпсон, раздай бюллетени, поставь урну, собери ставки и передай песочные часы. Мы договорились, сэр, чтобы каждый джентльмен ограничил себя четырьмя с половиной минутами, но может дополнительно по-быстрому пересказать оставшуюся часть поэмы в прозе. И мы договорились, сэр: никаких аплодисментов, никаких возгласов, чтобы они не могли повлиять на исход голосования. Все должно быть честно, как в Хабеас корпус[29].
