Мартин Стивен - Могила галеонов
Его звали Фрэнсис Дрейк.
Корабль Дрейка «Месть» возник перед беглецами неожиданно. На мгновение им даже показалось, что эта громадина расколет их лодку надвое, но в последнюю минуту корабль замедлил ход. С помощью трех специальных крюков их баркас подтянули к борту «Мести». Сверху спустили веревочную лестницу и приказали им подняться на борт. Матросы приветствовали появление Анны свистками и воплями.
— Так, так, — процедил сэр Фрэнсис Дрейк, когда перед ним предстали Грэшем и Манион. — Вот человек, дезертировавший из Англии. Человек, которого я вчера видел рядом с герцогом Мединой Сидонией на его флагмане. И теперь его повесят за предательство.
Глава 11
Август — сентябрь 1588
Лондон
Дрейк, говоря о виселице, возможно, имел в виду, что он повесит их сам. Но пока Грэшем и Манион лежали связанными в каком-то вонючем трюмном помещении. Дрейк едва замечал Анну. Но к облегчению Грэшема, он успел заметить, что ее поместили в одну из кают под капитанским мостиком. Грэшем и Манион лежали на досках в полной темноте. Раньше здесь было хранилище пороха, а в таких помещениях никогда не вешали фонарей и не держали огня.
— Говорят, будто уныние — худший из всех грехов, — сказал Грэшем. — Ведь если ты впал в уныние — значит, не веришь, что Господь может простить тебя.
— Значит, худший из всех? — отозвался Манион из темноты.
— Ну да, — ответил Грэшем. Он и не ожидал услышать ответ, а говорил больше для того, чтобы облегчить душевную боль.
— Ну, это хорошо, — произнес Манион.
— Хорошо? Чего же тут хорошего?
— Ну, будь это обжорство или похоть, для меня было бы хуже. Если все это закончится благополучно, я не смогу расстаться ни с тем, ни с другим качеством, и было бы скверно, не будь у нас надежды на прощение.
— Что значит «закончится благополучно»? Все закончится петлей на наших шеях, если Дрейк сделает по-своему.
— Ну, как говорил еще мой прежний капитан, пока есть жизнь, есть и надежда.
— Твой прежний капитан? Тот, что попал на костер к испанцам?
— Всего не предусмотришь.
Вслед за его словами из темноты послышался шум какой-то возни, металлический звук и вздох облегчения.
— Вот ослы! — проговорил Манион. — Обыскивать не умеют. Я всегда держу свой ножик привязанным к ноге. Кто туда сунется, тот смелый человек, доложу я вам.
Вскоре Манион на ощупь нашел Грэшема, разрезал путы и освободил его руки.
— Теперь мы хотя бы сможем мочиться в углу, а не под себя, — заметил он. — И не только мочиться… Веревку держите в руках и обвяжите ею руки, когда они придут. Они ничего не заметят. Они теперь сами не свои после боя.
— Да, я обратил внимание, — промолвил Грэшем. — Но корабли-то у них почти не пострадали, не то что у испанцев.
— Наверно, тот ваш сифилитик из Лиссабона постарался. Известно же: если ядро не остудить правильно, оно может разлететься на куски, как только выйдет из ствола. А что до них самих, то они, видать, жили впроголодь. Королева у нас скорее удавится, чем выдаст на корабли запасов больше чем на месяц. А они сколько находились на море? Да из того, что им дают, половина небось гнилая.
— У испанцев то же самое, — заметил Грэшем. — С нами то они что сделают? Уморят голодом? Доведут до корабельной лихорадки?
— Да уж постараются, наверно. Ну, там видно будет. А лихорадка у нас давно бы уже была и без них, если бы была нам суждена. Возьмите пока вот это. — Он передал Грэшему два куска вяленого мяса.
— Откуда это у тебя? — изумленно спросил тот.
— Я всегда стараюсь зашить впрок три-четыре куска за подкладку. Съешьте сейчас. Если они будут морить нас жаждой, вам она уже не пригодится. Надо использовать всякое благо, пока оно еще существует.
Они принялись жевать мясо, твердое, как железо, осторожно, чтобы не сломать зубы.
Спас их Бетвик. Люди Дрейка действительно голодали половина его команды была больна, многие умирали. Он решил приостановить пиратские действия и послать лодки в этот торговый город, не раз переходивший из рук в руки в беспокойной истории Англии и Шотландии. Их полупьяные тюремщики растворили двери и бросили на доски буханку хлеба, свежую еще третьего дня, и кожаную бутыль с вином. Один из матросов засмеялся и опустил два яблока в пространство между досками.
— Эй вы, — заорал он, — становитесь на колени и начинайте искать, а мы посмотрим!
Оба матроса тряслись от смеха, глядя на Грэшема и Маниона, которые со связанными (как казалось со стороны) руками, встав на колени, пытались схватить яблоки зубами. Они продолжали смеяться, и закрыв за собой двери.
К тому времени, когда их наконец вывели на палубу «Мести», Грэшему казалось, что он уже ослеп. Их с Манионом даже не ввели, а наполовину внесли в лодку, а затем положили на спину лошади, словно поклажу.
— Я сражался на «Сан-Мартине», — сказал Грэшем. Он плохо различал конвоиров-моряков, видел только силуэты людей. — Я стоял в бою как настоящий мужчина, так же как и тот человек. — Он мотнул головой (руки и ноги у него были снова связаны) в том направлении, где должен был находиться Манион. — Должен ли я после этого проехать по Лондону кверху задницей? Или мы заслужили право ехать, подняв головы? Мы ведь ни о чем не просили вас там, на море, верно? Мы дрались до конца. А здесь я прошу вас разрешить мне и моему слуге ту честь, на которую имеют право солдаты.
Те, к кому он обращался, сами являлись достойными воинами. Они перерезали путы на ногах Грэшема и, оставив связанными руки, посадили его на лошадь, которую для страховки вел на поводу передний всадник. Так он ехал по улицам Лондона, по которым еще недавно скакал с триумфом, вернувшись из похода Дрейка. Теперь же он был арестантом.
Пятьсот лет назад, захватив Англию, норманны построили в Лондоне два символа власти — Тауэр и собор Святого Павла, как бы желая показать: лондонские правители имеют власть не только над телами, но и над душами людей. В Тауэр и привезли Генри Грэшема. По сомнительного качества мосту через ров его провезли через Львиные ворота, потом, назвав пароль, его конвоиры вместе с ним опять-таки по мосту проследовали в Средний Тауэр, откуда по третьему мосту они попали в Переходный Тауэр, где находилась особая тюрьма с тремя обширными башнями. Но это не было конечным пунктом. Участь Грэшема оказалась хуже. Его отправили в Белый Тауэр и повели по нескончаемой каменной лестнице, ведущей вниз. Отворилась огромная, тяжелая дверь в стене.
Грэшем увидел дыбу.
Ее часто показывали заключенным, так как один лишь вид ее вызывал у тех ужас и заставлял подписывать все, что требуется. На достаточно простом, с виду похожем на огромную деревянную кровать, орудии пытки тело истязуемого человека растягивали, причиняя ему адскую боль, так что мышцы, жилы и все тело начинали гореть, как в огне. Никто не мог сойти с дыбы, человек мог только упасть с нее. Его душа была после этого такой, как и его тело, и он уже не мог возродиться к нормальной человеческой жизни. Многие предпочли бы плаху пытке на дыбе.
