Эрнест Капандю - Рыцарь Курятника
— Это прекрасная мысль, любезный герцог! — сказал Людовик XV, улыбаясь.
— Вы находите, государь?
Этот разговор происходил в глубокой оконной нише, служившей королю секретным кабинетом. Уводя туда придворного, он оказывал ему величайшую честь. Придворные, находившиеся в комнате, стояли на почтительном расстоянии, так что никто не мог слышать разговор, происходивший между королем и герцогом.
Вечером, за картами, король сказал герцогу, что он согласен. Этого было достаточно. Ришелье тотчас же должен был заняться всеми приготовлениями. Необходимо было сохранить тайну, о чем Ришелье предупредил купеческого старшину, а тот — своих друзей. Каждый муж сказал это по секрету своей жене, каждый отец — своей дочери, каждый брат — своей сестре или сестре своего соседа. Убежденный, что никто на свете (кроме камердинера Бине и герцога Ришелье) не мог знать, что он поедет на маскарад, король с особыми предосторожностями занялся своим туалетом. Он играл в карты с королевой и сослался на сильную мигрень, чтобы избавиться от обычной церемонии, происходившей при его отходе ко сну.
В девять часов Бине ждал его в спальне с двумя дежурными камердинерами и четырьмя пажами, Людовик XV сам запер дверь и сказал с ребяческой радостью:
— Мне удалось! Никто ничего не знает!
Он посмотрел на четырех пажей, окруживших его, и сказал:
— Наденьте маски и поезжайте со мной.
— О, государь! — воскликнули четыре избалованных мальчика в один голос, делая усилие над собой, чтобы не запрыгать от радости.
— Ступайте, господа пажи, ступайте, — сказал король, — но если вы расскажете кому-нибудь об этом…
Все четверо поклонились с выражением геройского обещания.
— А Даже? — спросил король.
— Он здесь, государь, ждет, — ответил Бине, открывая дверь.
Вошел Даже, за ним — его помощник, который нес четыре парика различной формы.
— Даже, — сказал король, — надо сделать так, чтобы меня не узнали.
— Не узнали, государь? — ответил Даже. — Это невозможно.
— Почему?
— Потому что никто не может походить на короля, и король не может походить ни на кого. Каково бы ни было мое дарование, государь, вы все-таки останетесь королем.
— Так, стало быть, меня узнают?
— Я так думаю.
— Даже, вы отнимаете у меня обманчивую мечту.
— Может быть, ваше величество, точно не узнают, но наверняка догадаются, что это король.
— Причешите меня как можно искуснее, Даже.
— Постараюсь, государь. Какой костюм наденет ваше величество? — спросил знаменитый парикмахер, изящно драпируя складки пеньюара, в то время как три пажа становились напротив короля, слева и справа. Каждый из них держал в руках зеркало так, чтобы Людовик XV мог видеть себя. Таким образом, король видел себя сразу со всех сторон.
— Какой я надену костюм? — повторил король. — Я сам не знаю.
— Однако я должен это знать, государь, для того чтобы выбрать прическу.
— Я замаскируюсь под тис.
— Под тис? Очевидно, тогда надо надеть вам на голову венок из зелени и листьев.
— Делайте как знаете, Даже, но причешите меня быстро и хорошо.
Четвертый паж, вышедший из комнаты с Бине, вернулся с пучком зелени в руках. Лукавое личико мальчика, было обрамлено ветвями, и его золотистые волосы прекрасно гармонировали с темной зеленью стеблей.
— Ну, мсье де Ростен, — сказал король молодому пажу, — вы похожи на купидона, старающегося спрятаться.
— Ах, государь! — ответил маленький шалун. — Если бы у меня был лук и колчан…
— Что вы сделали бы?
— Я пронзил бы сердце вашего величества всеми моими стрелами.
— Для кого, господин купидон?
— Для всех хорошеньких женщин, государь.
Король расхохотался.
— Кстати, — продолжал он, — теперь мой гнев утих, объясните-ка, каким образом две недели тому назад вы принудили меня лечь спать без прислуги?
— Ах, государь… — проговорил тот, кланяясь.
— Отвечайте, отвечайте!
— Ваше величество приказываете мне сказать все?
— Да. Как вы сумели помешать моей прислуге войти и уверить всех, что я уже сплю?
— Государь, — ответил паж, потупив глаза, — я вам скажу всю правду. Однажды я разговаривал с моим другом Люжаком…
Он указал на пажа, державшего зеркало напротив короля.
— Я ему говорил, — продолжал он, — что я считал бы величайшим счастьем, если бы мог один служить королю! Люжак стал насмехаться надо мной и уверял, что мое желание никогда не будет исполнено. Это меня задело и я побился об заклад, что когда-нибудь я один заменю всю прислугу, а Люжак держал пари, что нет.
— А-а! — произнес король. — И что же?
— Однажды вечером я был один в передней, было около полуночи, и я притворился спящим на скамейке. Швейцар, не видя меня, вышел. Я тотчас запер двери Гвардейской залы. Когда настало время вашему величеству ложиться спать, пришли дежурные и, найдя дверь запертой, постучались. Я им не открыл и ничего не ответил. Свечи я потушил. Тишина и темнота заставили всех подумать, что они пришли слишком поздно, и что король лег спать. Они ушли очень встревоженные. Тогда я опять зажег свечи и стал ждать. Бине ничего не знал и вышел из вашей спальни, а ваше величество пришли тотчас же вслед за этим. Вы казались удивленным, не видя дежурной прислуги, и я имел счастье служить вашему величеству один. Я выиграл мое пари.
Король громко расхохотался.
— Это, однако, и вправду, — сказал он, — просто невероятно! Будут рассказывать, что один негодный паж имел смелость принудить французского короля лечь в постель без его услуг, чего не осмелился бы сделать ни один из самых могущественных государей Европы, — и этому рассказу не поверят. Однако вот виновник этого события! Но знаете ли, милостивый государь, вы заслужили официального объявления войны с моей стороны.
— Ах, государь! — сказал паж Ростен, падая на колени и сложив руки. — Сдаюсь — я ваш покорный пленник!
Король улыбнулся ему.
— Встаньте, — сказал он, — я уже простил вам и опять прощаю. Но в следующий раз, господин французский рыцарь, подумайте лучше о соотношении наших сил.
Ростен с любовью поцеловал руку, протянутую ему королем.
Людовик XV в частной жизни был всегда добр, прост, любезен и снисходителен.
«В Шуази, в Рамбуйе, — говорится в записках Ришелье, — король разговаривал так просто, что придворные забывали иногда, что он французский король. Он не давал им чувствовать, что они его подданные, ужинал с ними, как обыкновенный человек, — без церемоний, играя роль хозяина; особенно в Шуази, словно простой помещик в своем деревенском доме».
