Дороти Даннет - Игра королев
Оба долго молчали. Потом Ричард медленно поднялся с сундучка. Выглядел он очень усталым.
— Ты уверена, что?..
— Но ведь он говорил совершенно откровенно. И Уилл Скотт может подтвердить.
Ричард отошел к окну. Во дворе порыв ветра отворил дверь в старую пекарню, вспыхнули угольки Джонни Булло, потом дверь захлопнулась и мерцание исчезло.
— Ну так что? — спросила Мариотта, и он повернулся, в отчаянии разводя руками.
— Три недели я жил с ним бок о бок. Он измучен, изломан, в нем не осталось жалости, с ним опасно иметь дело, но…
Пламя свечи озарило серебряным блеском ее волосы, черные как смоль и мягкий пуховый платок на плечах. Но лицо, прижатое к коленям, оставалось в тени.
— Но ты ему веришь. Очередной тупик, да, Ричард?
— Нет, черт побери! — внезапно вскричал лорд Калтер и подошел ближе. — Дорогая моя, послушай. Мы с тобой женаты меньше года. По воле обстоятельств, из-за моего безрассудства, моих ошибок и изъянов половину этого срока мы жили в разлуке. Каждый из нас прошел через адские муки, и мы потеряли много… На ошибке можно построить дальнейшую жизнь: из песчинки, попавшей в раковину, возникает жемчужина, из трещины в скале начинает бить гейзер, но безумием было бы совершать одну и ту же ошибку дважды. Ценою многих размышлений, жертв, даже страданий встретились мы сегодня ночью. И наш высокий долг — не отрекаться друг от друга.
— А Лаймонд?
Ричард проговорил твердо:
— У тебя нет права задавать мне этот вопрос, и ты не должна рассчитывать, что я стану выбирать между вами.
— Знаю, что не станешь, — согласилась она. — Если бы ты сделал выбор, хотя бы в мыслях, не на сливах, Лаймонда уже бы не было в живых. Я только хотела…
— Напугать меня ради моего же блага, — продолжил Ричард и вдруг улыбнулся. — Фрэнсис обожает это делать. Видишь ли, с Уиллом Скоттом я уже говорил. Но поверишь ли ты мне? Пугали меня уже достаточно. — Он подошел совсем близко и глядел на нее сверху вниз. — Может, ты вышла замуж не за того брата. В таком случае очень жаль. Ибо Фрэнсис живет в безвоздушном пространстве, не ведая страстей, и любит лишь отвлеченные вещи. И потом — я не отпущу тебя.
Так желала Мариотта услышать это, что онемела от счастья, но, увидев ее лицо, Ричард произнес в неистовом порыве:
— Я люблю тебя. Ты властна в жизни моей и в смерти. Я только хочу, чтобы ты позволила мне доказать это. Не гони меня, но и… — Тут Мариотта протянула руки, и Ричард закончил, не сводя с нее глаз: — Не принимай из жалости.
Ее протянутые руки не дрогнули, а на лице, озаренном свечою, отразилось такое чувство, какого Ричард не ожидал в самых смелых мечтаниях. Он опустился перед женой на колени.
— Из жалости? — повторила Мариотта. — Милый мой дурачок: зачем, по-твоему, я бьюсь с тобою, и отвергаю тебя, и мучаю? Все потому, что я так боюсь за тебя и за себя; все потому, что я слишком люблю тебя, чтобы жить с тобой в мире и согласии…
— Хорошо, милая, все хорошо. Я здесь, я люблю тебя, я тебя не покину. Теперь ничто не отнимет этого у нас.
Ричард придвинулся ближе к постели, одной рукой комкая шелк покрывала, а другую протягивая к жене, словно к надежде на вечное блаженство. Мариотта крепко обняла его и поцеловала.
Ранним утром старая Тайбет, вся в слезах, разбудила Сибиллу, и та приняла сына у себя в комнате.
Она встала и накинула широкий парчовый халат. Вся в складках плотной узорчатой ткани, она сидела в высоком кресле, словно Деметра, готовая поглотить Пелопса 21), повернувшись спиною к окнам, в которые просачивался бледный свет. Ричард наклонился и поцеловал ее.
Она вглядывалась в сына, молча отмечая про себя приятную, спокойную уверенность в его повадке и плотный шерстяной халат, который он накинул на плечи. Ричард сел на низкую табуретку у ее ног, обхватив руками колени, и мать, смягчившись, потрепала его по щеке.
— Значит, вы помирились. Что за странные у меня дети! Я так рада, — сказала она.
— Как ты считаешь, позволят мне пожить дома? — спросил Ричард. — Страшно подумать, что творится на фермах. Засолили всю баранину, распродали свиней, дозволили браконьерам выловить лососей… Я его не убил.
— Знаю. Иначе бы ты не стал целовать меня, разве не так? — холодно заметила Сибилла.
Ричард вспыхнул:
— Он… Фрэнсис в Эдинбурге. В Англии его тяжело ранили — Том, наверное, рассказал тебе. Потом его схватили, то есть он сдался сам, когда мы направлялись на север. Я собирался нанять судно и помочь ему уехать.
На нежное лицо Сибиллы вернулось какое-то подобие естественного румянца. Она погладила сына по щеке и сказала:
— Ты все сделал очень хорошо — и не важно, получилось у тебя или нет. Ты не пожалеешь об этом. Что будет теперь?
— Вышел приказ прекратить розыск. Это значит, что он сможет предстать перед судом парламента недели через две. — Ричард вгляделся в ее лицо. — Надежды, знаешь ли, мало. Но, говоря по правде, думаю, что ему все равно.
Впервые он заметил, как в глазах у матери блеснул страх.
— Почему? Из-за Кристиан?
— Не только… — Он помолчал. — Ты поедешь его навестить? Как скоро?
— Нет, не поеду: сейчас это ослабит его, — отрезала Сибилла. — К тому же мне нужно совершить одно маленькое путешествие и вернуться вовремя.
— Путешествие? — Никогда в жизни не мог Ричард понять, что у матери на уме.
— Да, дорогой мой, — подтвердила Сибилла. — И прежде чем я вернусь назад, кто-то готов будет меня сожрать со всеми потрохами, как сказал бы Бокклю.
Глава 4
ФИГУРЫ С ДОСКИ
1. НИЧЬЯ
В этом году, как и в другие годы, не смерть более всего страшила человека, не она являлась главным источником душевной тревоги. Смерть приходила легко и быстро, была неразборчива и часто желанна. В один день ты мог умереть от чумы. В один миг тебя могла унести уличная драка. Тысячи детей рождались мертвыми или же умирали сразу после рождения. Погибнуть можно было на поле битвы, к смерти мог присудить закон — за плутовство, воровство, сокрытие злодеяния. Смерть часто предпочитали пытке, увечью, уродству; голоду, ждавшему в изгнании; неосязаемым тенетам колдовства и чародейства. Люди умирали внезапно, каждую неделю и каждый месяц: они исчезали навсегда, и с этим следовало смириться. Смерть приходила легко и быстро.
Во времена осады и чужеземного вторжения смертный приговор предателю мог бы остаться незамеченным. Но многие жители Эдинбурга потеряли отцов и братьев у Солуэй-Мосс и слышали шесть лет назад, как помощник герольда у перекрестка дорог обвинял предателя и вызывал его в суд.
