Дороти Даннет - Игра королев
— Полезная вещь — дым, — заметила Сибилла. — Ну, что тут у нас? Так я и думала. — Она вытащила что-то из кувшина и предъявила присутствующим. — Фунт свинца, в целости и сохранности. Вынут из первого тигля и украдкой спрятан под скамью. Отсюда перейдем ко второму тиглю, разбитому, в котором, как я догадываюсь, лежит слиток свинца, покрытый тонким слоем золота. Отсюда перейдем к моим цепям и монетам, которым полагалось быть в первом тигле, но которые, как я догадываюсь, находятся в ящике под скамьей. Да, вот они.
Боже мой. Всучив мне эту позолоченную дрянь да еще булыжник в придачу, господин Булло, полагаю я, собирался присвоить золото, предназначенное для опыта, и время от времени просить еще, якобы для закрепления успеха. Это немного чересчур после того, как я давала ему кров, стол и деньги практически всю зиму… Милый мой, не стоит пытаться. Дверь не открывается по очень простой причине: половина моей прислуги сбежалась во двор с древками от копий. Разве ты не знал, что наша Дженет тоже занималась алхимией? Советы ее пришлись очень кстати.
Прислонившись к двери, Джонни Булло снова сверкнул зубами: в улыбке его оставалась еще какая-то тайна, хотя он был безоружен и весь в грязи, как, впрочем, и остальные; курчавые волосы его стояли дыбом.
— Сами сказали: хоть на зиму я нашел себе приют, — нагло заявил он, не сморгнув глазом. — Я в чем-то ошибся? Мне все время казалось, что вы платите мне за услуги.
Сибилла окинула его ангельски невинным взором:
— Услуги твои обошлись мне слишком дорого.
Джонни пожал плечами:
— Я сделал все, что смог, разве только время не повернул вспять. Значит, вы полагаете, — он кивнул на дверь, — что больше я вам не понадоблюсь?
— Напротив, — возразила Сибилла и, бережно подобрав испачканные юбки, уселась на почерневшую от копоти табуретку. — Напротив: я только хотела внушить тебе, что ты нуждаешься в моих услугах гораздо больше, чем я — в твоих. Если мои люди отведут тебя к шерифу и дадут показания, ты кончишь дни на виселице.
Цыгане, не привыкшие исповедоваться и каяться в грехах, предпочитают сразу перейти к сути. Джонни Булло оставил дверь, приблизился к скамье, повернулся и покорно, с некоторой опаской заглянул в лицо вдовствующей леди.
— Ладно. Что я должен сделать? — спросил он.
В этот же самый вечер, когда несильный порывистый ветерок сдувал стебельки вереска с поленниц, соломинки с крыш и морщил грязные лужи на Хай-стрит, лорд Калтер выехал из Эдинбурга и направился домой.
Пять месяцев он не был в Мидкалтере, пять месяцев не осматривал имение, не наблюдал за рыбной ловлей, за охотничьими угодьями, за торфяниками. Он видел свой скот на рынке за городскими стенами; встретился с Гилбертом и обсудил с ним погрузку на корабли шерсти и кож, управление фермами, дела всех своих вассалов: ремесленников и каменщиков, портных и оружейников, сокольничих и плотников, кузнецов и садовников — тех, кто поставлял ему овес, пшеницу и ячмень, пас свиней, овец и коров, растил горох и бобы, варил пиво и объезжал лошадей — словом, всех, кто пекся о его благосостоянии на дальних и ближних полях.
Он пропустил ягнение, постройку новых амбаров и служб, стрижку овец и весенний сев, который столь тщательно продумал. Пять месяцев он не выпускал из руки меча, пять месяцев им владели другие, нечистые помыслы.
Теперь он ехал домой. На фоне красного вечернего неба обрисовался знакомый до мельчайших подробностей силуэт Пентлендских холмов, помаячил справа и исчез позади. Дорога, что вела в Ланаркшир, становилась все круче, показались болота, ветер посвежел. Небо над головой из бирюзового сделалось темно-синим; опустилась ночная мгла. На западе еще блестела полоска цвета зеленых яблок, но и она мало-помалу блекла, уходя вослед поверженному светилу.
— Я буду в Мидкалтере еще до утра, — сказал он Бокклю и Денди Хантеру, которые провожали его; Бокклю стукнул Ричарда по плечу со всего размаху и ответил:
— Хороший ты парень. Надеюсь, у тебя все уладится. Женщины — сосуд скудельный, но жить без них мужику — только горе мыкать.
«Сосуд скудельный, сосуд скудельный», — слышалось в стуке копыт. Ох, уладится ли? Бог ведает, подумал Ричард и крепче сжал своими стальными ногами бока кобылы Бриони.
Как пропитанные водою, распухшие утопленники на поверхности пруда, из ночной темноты возникли фигуры. Раздался резкий окрик, зашелестели шаги, зазвенели клинки, показываясь из ножен. Бриони рванулась вперед, но цепкие, влажные пальцы зажали ей ноздри, схватили за узду, а потом потянулись и к Ричарду.
Ноги Калтера, обутые в сапоги со шпорами, застряли в стременах, он кое-как высвободил правую руку и взялся за меч, вполголоса проклиная себя. Дорога эта пользовалась дурной славой, и если уж ты решился пуститься в путь в одиночку, следовало ехать быстро и быть настороже, а Ричард пренебрег и тем, и другим. Дьявол. Они крепко держали Бриони. Их было двое — нет, трое. Ричард вовремя заметил занесенную дубинку, пригнулся, рубанул мечом, услышал крик, увернулся и снова нанес удар.
Проворные руки опять заскользили по его телу, расстегнули ремень, вцепились в краги. Накренилось седло — Ричард понял, что подпругу перерезали. Меч свистнул, направленный в смутно белеющие лица, но клинок рассек пустоту, и крепкие пальцы впились в его правую руку. Седло скатилось, Ричард упал. Люди, невидимые в темноте, хрипло ругались: кто-то выхватил у него из руки меч; все трое набросились разом и после яростной борьбы прижали его к дороге.
Сверкнула сталь; наступил неповторимый, мучительный миг, который каждый переживает в одиночку. Ричард затаил дыхание, насмешка судьбы попросту ошеломила его. Но тут темные головы, склоненные над ним, медленно повернулись, как лепестки подсолнуха навстречу солнцу. Словно гром с ясного неба, появилась маленькая гнедая лошадка, потемневшая от пота: всадник плевался, размахивал руками и вопил как оглашенный.
Люди, напавшие на лорда Калтера, замерли. Вновь прибывший яростно ругался на каком-то непонятном языке. Главарь убийц огрызнулся на том же наречии — и в ответ раздалась новая леденящая кровь тирада. Двое других тоже попытались заговорить, но поток оскорблений заставил их умолкнуть. Под эту нескончаемую брань все трое хмуро двинулись с места, сели на коней и, не сказав ни слова, исчезли в темноте столь же стремительно, как и появились.
Хозяин гнедой лошадки снова сел в седло. Ричард помотал головой, повернулся, нашарил свой меч и встал.
— Надеюсь, — спросил всадник на чистом, хотя немного гортанном английском, — вы не ранены?
Насколько позволял судить сгустившийся мрак, лицо его выражало скорее смирение, нежели торжество.
