Дарья Плещеева - Аэроплан для победителя
— Он?
— Он…
— Что-то вы, мой юный друг, нерадостны.
— Пытаюсь вспомнить, о чем мы толковали в присутствии Водолеева.
— Понятно…
— Вы ведь сразу поняли, что он подкуплен.
— Не сразу.
— Отчего вы хоть не намекнули? Отчего позволили мне считать себя победителем? — уныло спросил Лабрюйер. — Я не мальчик, в таких конфетках не нуждаюсь… И мне однажды был дан хороший урок — не лезь в победители, не лезь, сперва досконально все исследуй! И что же — опять?
— Я не хотел говорить вам о своих домыслах, видя, как вы взбудоражены, — объяснил Стрельский. — Вы бы сразу притащили на дачи Линдера и натворили с ним дел. А в этой истории, как я понимаю, под ударом Тамарочка. Если бы вы с Линдером торжественно арестовали нашего иудушку, неизвестно, что бы учинили его наниматели. Но как вы-то поняли, что Савелий наш — предатель? Вам Енисеев объяснил?
— Я не ему поверил, а вам, — строптиво ответил Лабрюйер.
— Значит, убийца все еще не найден?
— Выходит, так. Чертов Водолеев! Ему было очень удобно сообщать все, что у нас на дачах происходит, — достаточно в потемках подойти к забору! А истинный убийца лишь посмеивался! Но почему? Я думал, ваша актерская братия более дружна. Вспомните, как собирали средства на адвоката…
— У Савушки та же беда, что у Ларисочки, — Стрельский вздохнул. — Годы идут, а денег нет. И на горизонте мрачным призраком встает огромная серая тяжелая дверь с выщербленным порогом и липкой от грязи ручкой. Знаете, что это за дверь? В богадельню. Очень легко купить старого артиста, мой друг, очень легко. Он — самое беззащитное в свете существо…
— Но вас-то так просто не купишь.
— Почем я знаю? Может, через десять лет и я охотно продам первородство за чечевичную похлебку.
— Нет, вы из другого теста.
— Тесто имеет свойство прокисать. Вам знаком шекспировский Фальстаф? Нет? Я так и думал. Он очень вовремя помер — когда перестал быть нужным принцу Гарри. И, умирая, тосковал о зеленых лугах. Дай Бог всем нам вовремя помереть.
— Аминь, — сказал Енисеев. Он беззвучно подошел по холодному и рыхлому песку и сел рядом со Стрельским. — Давайте я хоть вам объясню, что не убивал фрау фон Сальтерн. Поскольку этот господин меня и слушать не желает.
— Ну, объясняйте, — Стрельский усмехнулся.
— Одно то, что меня грубыми способами пытались выдать за убийцу, говорит в мою пользу. Я знаю, вы догадались, что Водолеев — осведомитель. Но он же плохо сыграл роль! Он хотел взять глоткой! Вы же это видели и поняли, Стрельский!
— Савушка — плохой актер, юные друзья мои. Передразнить может, сыграть нутром — нет. Если ему покажут— он отлично повторит. А тут ему не показали. И он сделал все что мог, в меру своего скромного таланта. Но я, видно, хотел его оправдать… Я думал об этом — и искал оправдания… мы же лет восемь колесим вместе — из Вологды в Керчь, из Керчи в Вологду…
— А фрау Хаберманн?
— Вот она-то как раз неплохая актриса. Ей можно было поверить. Но это, наверно, ее последняя роль.
— А что, старушка опасно заболела?
— Старушка пропала, — наконец заговорил Лабрюйер.
— Как — пропала? Разве вы не оставили ее у себя?
— Оставили, но сильно за нее беспокоились. В конце концов господин Лабрюйер договорился с полицейским инспектором, и тот обещал ее приютить — где, Лабрюйер?
— У полиции есть квартиры для особых надобностей. Там она была бы в полной безопасности. Я думал, это ваша работа.
— Лиссабонское землетрясение — тоже моя работа? И гибель «Титаника» — тоже? Господи, как я устал… Каким образом пропала фрау Хаберманн?
— Возле ипподрома вдруг выскочила из автомобиля и удрала, — скупо объяснил Лабрюйер.
— Никто ничего не понял, — добавил Стрельский. — Наш шофер чуть умом не тронулся.
— А для чего вы ездили на ипподром?
— Искали автомобиль, в котором вывезли из Майоренхофа тело Водолеева. По крайней мере, я так считаю. Похоже, Тамарочка Оленина как раз тогда видела возле наших дач этот чертов «катафалк» и что-то еще, чему сама не придала значения, вот ее и пытаются убрать. Думаю, в этом же автомобиле привезли той ночью тело фрау фон Сальтерн. Мадмуазель Оленина опознала марку этого автомобиля и даже умудрилась его пометить. Сейчас полицейские агенты ищут его по всей Риге и окрестностям.
— Мы хотели передать фрау Хаберманн агенту, который отвез бы ее на квартиру, как раз у задних ворот ипподрома и назначили встречу, — добавил Стрельский. — И как-то так вышло, что Тамарочка с Алешей первыми побежали на ипподром, мы с Лабрюйером пошли следом, фрау осталась в автомобиле — и вдруг оттуда пропала. Шофер погнался за ней и проворонил.
— Когда это было?
— Сегодня утром.
— И что вы предположили, господин Стрельский?
— Мы с господином Лабрюйером предположили, что она могла встретить кого-то из сообщников Алоиза Дитрихса.
— Черт! — воскликнул Енисеев. — Вы так подумали, потому что еще утром считали преступником меня! И моей скромной персоны в окрестностях ипподрома не заметили. Но теперь-то что вы можете предположить? Кого она могла до такой степени испугаться?
— Она увидела подлинного Алоиза Дитрихса?
— Правильно, господин Стрельский. Слышите, собрат Аякс?
Лабрюйер отвернулся. Ему следовало первым делом подумать о фрау Хаберманн, когда стало ясно, что Енисеев не врет. А он из-за склоки с собратом Аяксом совсем забыл о старушке.
— Послушайте, Енисеев, а вам-то какое дело до Дитрихса? Вы хотит его изловить, чтобы окончательно снять с себя все подозрения? — спросил Стрельский.
— Все гораздо сложнее. Хотя и это тоже. Я телефонировал осведомленным людям в столицу. Мне два дня собирали сведения об этом проклятом Алоизе Дитрихсе! Оказалось, его родителям сообщили, что он погиб в перестрелке! Три недели спустя! Написали, где похоронен этот блудный сын, — и только. Но никто — никто! — не видел его трупа! А что это значит — понимаете?
— Кому-то нужно было, чтобы его считали мертвым, — сделал вывод Стрельский. — Говорите, говорите, это так любопытно! Словно я гимназист, за пять копеек купивший новый выпуск похождений Пинкертона! А кстати — нет ли еще пьесы о Пинкертоне?
Лабрюйер громко расхохотался. Это был дурной смех, ответ организма на перевозбуждение, попытка души выплеснуть обиду и злость — хоть таким странным способом.
— Про пьесу, извините, не слыхал. Так вот, кому-то не просто нужно было, чтобы Дитрихс умер, а чтобы на свет появился другой человек, с другими документами, с другим прошлым, готовый выполнять опасные поручения. Кому-то, кто в состоянии обеспечить воскресшего покойника безупречными документами и деньгами… вполне материальными деньгами…
