28 мгновений весны 1945-го - Вячеслав Алексеевич Никонов
Маршал Конев досадует, что там – в центре – не его героические бойцы. В мемуарах он напишет: «Учитывая продвижение войск Чуйкова на запад и стремясь не допустить в условиях уличных боев перемешивания наших частей с частями 1-го Белорусского фронта, я приказал Лучинскому и Рыбалко после выхода на Ландвер-канал повернуть свои наиболее продвинувшиеся части на запад и в дальнейшем продолжать наступление в новой, установленной к тому времени полосе действий 1-го Украинского фронта». Рыбалко по телефону «заявил, что ему непонятно, почему корпуса, уже нацеленные на центр города, по моему приказу отворачиваются западнее, меняют направление наступления… Он буквально должен был пересилить себя, чтобы выполнить этот приказ».
10-й гвардейский танковый корпус 4-й гвардейской танковой армии Лелюшенко вместе с 350-й дивизией 13-й армии Пухова продолжали борьбу с двадцатитысячной группировкой противника на острове Ванзее. В ночь на 29 апреля в 23 часа, после короткого огневого налета, они начали форсировать протоку и уже к полуночи захватили первый плацдарм на северном берегу.
А начальник гарнизона и военный комендант Берлина, командующий 5-й ударной армией генерал-полковник Берзарин издал приказ № 1 о переходе всей власти в городе в руки Советской военной комендатуры. В литературе приказ датируют и 30 апреля: он был расклеен по всему Берлину в виде листовок с обозначением разных дат – и 28-е, и 30-е. Приказ гласил: «1. Населению города соблюдать полный порядок и оставаться на своих местах.
2. Национал-социалистическую немецкую рабочую партию и все подчиненные ей организации (“Гитлерюгенд”, “Фрауеншафт”, “Штудентенбунд” и проч.) распустить и деятельность их воспретить.
Руководящему составу всех учреждений НСДАП, гестапо, жандармерии, охранных отрядов, тюрем и всех других государственных учреждений в течение 48 часов с момента опубликования настоящего приказа явиться в районные и участковые военные комендатуры для регистрации.
В течение 72 часов на регистрацию обязаны также явиться все военнослужащие немецкой армии, войск СС и СА, оставшиеся в Берлине…
4. Все коммунальные предприятия, как то: электростанции, водопровод, канализация, городской транспорт, метро, трамвай, троллейбус; все лечебные учреждения; все продовольственные магазины и хлебопекарни должны возобновить свою работу по обслуживанию нужд населения…
6. Владельцам и управляющим банков временно всякие финансовые операции прекратить. Сейфы немедленно опечатать и явиться в военные комендатуры с докладом о состоянии банковского хозяйства…
9. Работу увеселительных учреждений (как то: кино, театров, цирков, стадионов), отправление религиозных обрядов в кирхах, работу ресторанов и столовых разрешается производить до 21.00 часа по берлинскому времени.
10. Население города предупреждается, что оно несет ответственность по законам военного времени за враждебное отношение к военнослужащим Красной Армии и союзных ей войск.
11… Военнослужащим Красной Армии запрещается производить самовольно без разрешения военных комендантов выселение и переселение жителей, изъятие имущества, ценностей и производство обысков у жителей города».
Бои в тот день продолжались и на других фронтах. 2-й Белорусский фронт Рокоссовского продвигался все дальше на северо-запад широкой полосой по побережью Балтийского моря.
Американские войска вошли в концлагерь Дахау – к северу от Мюнхена. Около тридцати эсэсовцев, охранявших лагерь, пытались оказать сопротивление, открыв огонь с наблюдательных вышек, но вскоре были уничтожены. Остальные охранники, а их было около пятисот человек, были перебиты – кто заключенными, но в основном американцами, у которых не выдержали нервы от увиденного в лагере. Американский лейтенант приказал поставить к стенке и расстрелять 346 эсэсовцев.
На окраине лагеря нашли вагоны для скота, битком набитые мертвыми телами и живыми людьми. Из 30 тысяч выживших заключенных Дахау 2466 умерли в следующие же дни, несмотря на то что их накормили и оказали медицинскую помощь.
Утром 28 апреля командовавший обороной Берлина генерал Вейдлинг на своем командном пункте в Бендлерблоке прорабатывал план прорыва остававшихся в Берлине войск из города. «Прорыв предполагался тремя волнами с двух сторон через гавелевские мосты, южнее Шпандау, – объяснял Вейдлинг. – В третьей волне должен был находиться Гитлер со своим штабом».
Сам фюрер, объявившийся днем в общих помещениях бункера, шокировал Ганну Райч: «Казалось, он все еще надеется на успех генерала Венка, пробивающегося с юга. Он мало говорил о чем-либо другом и весь день строил тактические планы, какие Венк может применить для освобождения Берлина. Он шагал по бункеру, размахивая дорожной картой, которая уже почти разлагалась от пота его рук, и строил планы кампании Венка перед всяким, кто его случайно слушал».
Генерал-фельдмаршал Кейтель вечером из северной ставки связывался с бункером: «У меня состоялся продолжительный телефонный разговор с генералом Кребсом, находившимся в Имперской канцелярии; поскольку фюрер адресовал меня к нему, поговорить с Гитлером лично я не смог. Телефонная связь неоднократно нарушалась и прерывалась».
В 22 часа состоялось совещание с обсуждением стратегической обстановки. Доклад делал Вейдлинг, который поделится воспоминаниями: «Количество слушателей уменьшилось… Для меня не составило труда перейти к предложению о прорыве. Кребс занял положительную позицию по этому вопросу.
Гитлер долго раздумывал, затем усталым, безнадежным голосом сказал:
– Чем может помочь этот прорыв? Мы из одного котла попадем в другой. Нужно ли мне скитаться где-нибудь по окрестностям, чтобы ждать своего конца в крестьянском доме или в другом месте? Лучше уж в таком случае я останусь здесь…
Я ожидал всего, но только не такой реакции. Ради того, чтобы дать им возможность как можно дольше отсиживаться в безопасности в бомбоубежище, многие тысячи людей с обеих сторон должны были приносить жертвы в этой преступной борьбе. Я покинул Имперскую канцелярию в озлобленном настроении».
В ночь на 29 апреля Гитлер сделал два важных дела. Он составил завещания. И официально сочетался браком.
Об истории составления политического завещания и дальнейшей судьбе текста поведает на допросе адъютант фюрера майор Гюнше: «Ночью 28.4.45 г. фюрер продиктовал своим секретарям Кристиан и Юнге свое завещание. Это завещание было отпечатано в 3 или 4 экземплярах… С копиями этих завещаний утром 29.4.45 г. был отправлен майор Иоганнмейер к командующему центральной группой армий генерал-фельдмаршалу Шёрнеру, к оберрейхсляйтеру нацистской партии Лоренцу и Цандеру, к гросс-адмиралу Дёницу, генерал-фельдмаршалу Кессельрингу или же гауляйтеру Гизелеру, находившемуся в Мюнхене. Рейхсляйтер Борман поставил курьерам задачу: переодеться в гражданскую одежду и пробраться сквозь русские позиции». Все курьеры попадут в руки советских спецслужб.
Текст не блистал оригинальностью: «Неправда, что я или кто-то другой в Германии хотел войны в 1939 году. Ее жаждали и спровоцировали именно те государственные деятели других стран, которые
