Сокровища Посейдона - Владимир Иванович Буртовой
Так было изо дня в день в течение полугода. К чудаковатому господину привыкли, как привыкают к подаренным часам с мелодичным боем, но в тот роковой вечер…
Горничная Элизабет Бутанис и не думала – так, по крайней мере, она торопливо рассказывала прибывшему из полиции Ральфу Ванде – беспокоить господина Хартигэна, поскольку уже с час тому назад принесла в номер традиционное пиво и бутерброд и получила за это не менее традиционную фунтовую купюру. За что? Она и сама толком не знала, так как прочим горничным, которые сменяли ее, господин Стив давал чаевые не так щедро, как ей. Но с первого же вечера, когда господин Хартигэн поселился в этом номере, он, как показалось Элизабет, увидев ее, крайне удивился. А может быть, даже и испугался.
С его губ тогда слетели вот такие слова: «Святой Боже! Это ты, Марта?»
– Я пояснила господину Стиву, что меня зовут Элизабет Бутанис, а Мартой звали мою матушку, – пояснила горничная хмурому инспектору на его молчаливый взгляд-вопрос. – Я тогда же спросила, откуда господину известно имя моей матушки, а он как-то смешался, неловко засуетился по номеру и ответил с видимым затруднением, что лет двадцать тому назад жил в этой же гостинице и Марта Бутанис вот так же служила горничной. На мой вопрос, не знает ли господин Стив, что случилось с моей матушкой после ее внезапного отъезда из Мельбурна, господин Хартигэн промолчал, вдруг побледнев невероятно, тут же дал мне тогда десять фунтов стерлингов купить себе гостинец… на память о мамушке, как он выразился. И с того вечера каждый день давал чаевые в один фунт, хотя это и вызывало кое-какие сплетни среди служащих гостиницы, да ей, Элизабет, на это наплевать, потому как господин Стив по возрасту годится мне в дедушки.
– И вы больше не возвращались к разговору о вашей матушке? – уточнил Ральф Ванде. Инспектор поспешно бросил мокрый из-за дождя плащ на руки швейцара, на ходу, скорее по привычке, вынул из грудного кармана металлическую расческу, несколько раз провел по редким светлым волосам. Проходя мимо большого зеркала, поправил шляпу, забыв ее сдать швейцару, а может, и не слагал ее вообще никогда, и поспешил к лифту.
– Дня через два он еще спросил, жива ли моя бабушка Анна? Но я сказала, что старая баронесса три года назад как умерла.
– Так что же вас, барышня, заставило вызвать врача и меня? Что случилось с господином… э-э, как его звать?
– С господином Хартигэном, – тут же подсказала услужливо Элизабет, прошмыгнув в лифт вслед за тучным инспектором. – Я как раз проходила мимо, как вдруг из-за двери тринадцатого номера долетел уж-жасный дикий крик: «А-а-а!» – эмоциональная Элизабет так заверещала, что инспектор Ванде невольно отпрянул и зажал ладонями мокрые уши.
Широкополая шляпа от того, что инспектор вжался в самый угол, надвинулась ему на светлые и, как у суслика, чуть выпуклые глаза. С трудом он нашелся что сказать:
– Помилуй бог, барышня! Разве можно так кричать? Люди подумают, что я вас тут…
– Да-да, именно так за дверью закричал господин Хартигэн, – утвердительно тряхнула головой Элизабет и тут же поправила набок съехавший от быстрой ходьбы белый передник. – Закричал так, как если бы его швырнули в котел со смолой. Вы видели, наверное, господин инспектор, какие страшные котлы рисуют в картинах про ад? Потом господин Хартигэн, наверно, вскочил на ноги, отшвырнул прочь тяжелый стул, сидя на котором, имел обыкновение, просматривая газеты, принимать несколько поздний по времени ужин. А после грохота упавшего стула я содрогнулась от его хохота. Я думаю, и вы бы так же хохотали, господин инспектор, посади вас, к примеру, голым, извините за грубое слово, неподалеку от муравейника.
– Избави бог, барышня, придумали такое наказание! Кажется, мы на нужном этаже. – Ральф Вадде все это выслушал от горничной, пока поднимались в лифте, а потом в сопровождении доктора мисс Маргарэт Шатт и перепуганной дежурной по этажу мисс Сюзан Тендлер поспешил к тринадцатому номеру в глубине коридора.
Дверь в номер открыть не смогли: второй ключ был вставлен изнутри. На требование полицейских господин Хартигэн не изволил отвечать даже словом.
– Ломай! – распорядился инспектор Ральф Ванде.
Квадратный полисмен, в тот вечер дежуривший у гостиницы и которого весь Мельбурн знал как силача Барриджи, ударом плеча сорвал дверь вместе с замком, и взору инспектора представился трясущийся, жалобно хихикающий старик, который невероятно каким образом – при своем-то росте изрядном! – умудрился, ну чисто котенок, свернуться калачиком и умоститься в углу дивана на жесткой подушке. На столе горела лампа и лежал недоеденный ужин и одна еще не откупоренная бутылка пива.
Господин Стив Хартигэн никоим образом не отреагировал на вломившихся в номер людей, и только его правая рука, вытянутая вперед, делала странные движения, будто Хартигэн продолжал отшвыривать от себя пальцами нечто жуткое и омерзительное. Однако перед ним ничего не было, кроме развернутой и упавшей на желто-зеленый ковер мельбурнской вечерней газеты «Геральд». Именно на эту скомканную газету хозяин номера смотрел так, словно на пестром ковре лежал не квадрат бумаги с разновеликими заголовками, а изготовившаяся к смертельному броску кобра.
– Господин Стив, как вы меня напугали, я думала… – Элизабет вышла вперед инспектора и хотела сказать, что крик старого человека напугал ее до полусмерти, однако едва инспектор наклонился, чтобы поднять газету и положить ее на стол рядом с другими газетами, как господин Хартигэн вдруг вскочил на ноги, правой рукой схватился за грудь, протяжно, с болью простонал и, как в пропасть, шагнул с дивана. Полисмен Барриджи от двери не успел даже подскочить к нему и подхватить на руки.
Элизабет отшатнулась, закрыла лицо ладонями, но и ее отчаянный крик не смог заглушить глухого стука упавшего на пол тела…
Инспектор Ральф Ванде нахмурил брови, с трудом оттеснил полицейского Барриджи, который неуверенно топтался около неподвижного господина Стива Хартигэна, торопливо перевернул его на спину и склонился над ним.
– Похоже, еще живой, – с легким заиканием выговорила мисс Маргарэт Шатт, сцепив пальцы до такой степени, что они у нее побелели в суставах.
На лице господина Хартигэна – а что господин еще жив, в том инспектор уже не сомневался, – зловеще холодно, словно капли с подтаявших сосулек, блеснули крупные слезы, застрявшие в морщинках у крепко сжатого рта.
– Барриджи, ну что вы стоите фонарным столбом? Быстро вызовите врача! – распорядился инспектор и снял шляпу.
Через несколько минут буквально на крыльях
