Иван Дроздов - Славянский котел
И едва за ним закрылась дверь, как в комнату вошёл Кирилл Блинчик. Он улыбался, — на этот раз откровенно и загадочно. Дружески поздоровался с Борисом, сел на стул с высокой резной спинкой, стоявший у длинного чёрного стола. И вслед за ним вошла девушка в белом фартуке и с подносом. Поднос был большой, и будто бы золотой. На нём расставлены бутылки, рюмки, фужеры, еда. Разложила всё на столе и удалилась. Кирилл показал на стул:
— Садитесь ужинать. Обед вы проспали, теперь вам причитается двойная порция.
— Я не буду ужинать, — сказал Борис.
Кирилл широко раскрыл глаза; они были тёмно–синими, в них светилась сердечность и почти детская доверчивость. И всё лицо его хранило черты чего–то милого и далекого. Со лба почти на глаза падала волна светло–золотистых льняных волос. Борис подумал: «Вот он более, чем я, похож на Есенина. Кто же он такой? Какова его роль и чего он от меня потребует?..»
— У вас нет аппетита?
— Да, нет у меня желания ни пить, ни есть. Я бы хотел поскорее знать, по чьей воле я сюда попал и что от меня ждёт новый хозяин.
— У вас и там, на Русском острове, был хозяин?
— Да, конечно. Я в эти края прибыл не по своей воле. Но на острове мне было хорошо, там я завёл семью, у меня хорошая работа, но кто посмел притащить меня ещё и сюда? И, главное, зачем и для какой цели?
Кирилл прикрепил салфетку к воротнику и стал есть. Отвечать Борису он не торопился. Налил себе красного вина, отпил несколько глотков. Мирно и благодушным тоном проговорил:
— Вы напрасно с первых шагов взяли со мной недружелюбный тон. Мы вас не похищали, а лишь освобождали из плена. Мне поручено доставить вас к людям, которые будут решать вашу судьбу.
— А вас не смущает то обстоятельство, что вы соучаствуете в преступлении, то есть взяли меня силой и держите вот здесь в заложниках?
— Вы плохо меня слушаете, я же вам сказал: мы освободили вас из плена. И если бы кто–нибудь вздумал проводить по вашему заявлению следствие, то мы так же бы и сказали представителю правосудия: вас освободили из плена. И тогда бы от вашего заявления кроме конфуза ничего не осталось.
— В таком случае, скажите мне, кто же мой освободитель?
— А вот этот разговор уже другой. Присаживайтесь к столу, и я за трапезой всё вам объясню.
Борис сел и подвинул к себе тарелку с котлетой. А Кирилл продолжал:
— Вы мне для начала скажите: верно ли, что на Русском острове установлены два аппарата изобретенного вами «Импульсатора» и через каждую установку вы пропускаете в день по сто человек.
— Да, это так. Но я занимаюсь научной работой и лечение больных не моё дело.
— Тогда я задам вам деликатный вопрос: а сколько долларов в день вы лично получаете от своих установок?
— Я лично не получаю ничего. Как я вам уже сказал, я занимаюсь научной работой и пока ещё не получил ни одной зарплаты.
— Но тогда извините: на что же вы живёте?
— Раньше меня кормили, обували и одевали, но недавно я женился, и у жены моей есть деньги.
— Спасибо. Вы мне сказали примерно то же, что и пишут о вас в наших газетах. Я имел удовольствие познакомиться с хозяйкой Русского острова Драганой Станишич, она умна, красива, её отец — губернатор штата, а дед — известный в нашей стране нефтяной магнат. И если выйдет случай, я надеюсь, вы меня представите своим именитым родственникам.
Откровения Блинчика вносили заметное успокоение в душу Бориса, у него появлялась надежда на скорый и благополучный исход дела.
Борис продолжал:
— Ну, вот, теперь вы видите, что мой плен не был мне в особую тягость, так зачем же вам было меня освобождать?
На это Кирилл ничего не сказал. Но потом он вдруг одушевился и заговорил, как показалось Борису, с большой дозой доверия к собеседнику:
— К операции с вашим освобождением я не имею никакого отношения и скажу вам честно: не знаю, кем она задумана и ради какой цели проводилась. Могу только предложить вам своё дружеское участие в вашей судьбе и, если вы мне доверитесь, буду вам помогать.
Борис посмотрел ему в глаза; в них по–прежнему светились дружество и участие. Простаков знал, что находится во дворце русского олигарха Ефима Блинчика, перед ним сидит тоже Блинчик, но Кирилл, похоже, какой–то родственник того Блинчика, олигарха. Без дальних церемоний спросил:
— А вы, извините… в каком родстве состоите с олигархом?
— Я его брат. Не родной, а сводный; у нас одна мать, но отцы разные. А если уж совсем откровенно: к миллиардам, которые у брата, я никакого отношения не имею. Получаю от него стипендию. Богатые люди, как известно, умеют беречь деньги. А кроме того, и братец мой, и отчим Борис Моисеевич меня недолюбливают и держат в чёрном теле. Вот пока и вся моя биография. А теперь, если вы хотите поговорить с женой, то, пожалуйста, составьте текст и мы передадим его по радио. Только одно условие: не говорите, где вы, и не пугайте госпожу Драгану. Скажу как на духу: вам никто и ничто не угрожает.
Борис составил довольно подробное и очень ласковое письмо, и Кирилл обещал через несколько минут передать его на Русский остров. На прощание сказал:
— Сегодня мы уж с вами не встретимся, но к вам придёт ваш доктор и сообщит некоторые подробности вашего пребывания у нас в замке. Кстати, доктор в ваших делах осведомлён больше, чем я. Администрация у моего братца состоит сплошь из евреев, и доктор Ной среди них более чем свой человек.
Доктор не пришёл, а вбежал в комнату, забыв закрыть за собой дверь. И ничего не сказал, он даже не взглянул на Бориса; обхватив голову руками, бегал вокруг стола и стонал, как от зубной боли, что–то говорил себе под нос и лишь останавливался, устремлял на Простакова безумный взгляд и затем снова бегал по комнате.
— Да что с вами? Скажите же вы мне, наконец!.. — прикрикнул на него Борис.
Доктор остановился. Схватился рукой за подоконник и, трясясь всем телом, безумно вращая белками глаз, повторял одну фразу:
— Надо что–то придумать. Надо что–то придумать.
Было похоже на то, что доктора чем–то тяжёлым хватили по голове и он лишился разума. Простаков сел в кресло, стоявшее у окна, и внимательно смотрел на Ноя, пытался понять, что же с ним произошло? Но, может, не с ним одним, а с нами?.. И, скорее всего, что с нами. Внутренний голос ему говорил: случилось непоправимое. И даже доктор Ной с его вечной непотопляемостью и безнаказанностью, — и он, умеющий выскальзывать целым из любых тисков, на этот раз попал в историю, из которой не видел выхода. И, конечно же, он не один сыпался в пропасть; один–то он кому нужен, похоже, в капкан они попали вместе.
Простаков подошёл к доктору и сильно тряхнул его за плечи:
