Юрий Корчевский - Княжья служба
Я открыл крышку, неделикатно спустил за шиворот туда хозяйку. Пусть посидит в темноте и прохладе. Насмерть замерзнуть там нельзя, но то, что не вспотеет – это точно.
– Глаша!
– Здесь я, избавитель.
– Как там насчет покушать?
– Готово уже, щи вот в печи нашла, курицу вареную, репу пареную, хлеб.
– А нам и этого хватит. Разносолы вон у Любавы на свадьбе будут.
Девчонки повеселели, проснулся аппетит, и все дружно накинулись на еду.
После немудреного, но сытного обеда потянуло в сон – так ведь и пора, сумерки сгущались, луна выглянула.
– Что, девоньки, спать пора!
Девчонки переглянулись.
– Как скажешь.
Обе ушли в маленькую комнату. Я же остановился в задумчивости. В доме два трупа. Оставлять их нежелательно; во-первых – неприятно, особенно девочкам, а во-вторых – в избе тепло, к утру пованивать начнет. И хотя мы утром уже покинем избу, но…
Я накинул тулуп, обнажив саблю, вышел на крыльцо. Тишина, не слышно ни шагов ничьих, ни лая собак. В глухом месте, однако, избушечка стоит, для тайных дел в самый раз. Воздух чистый, свежий, на небе звезд полно. Ладно, за дело пора.
Я ухватил за руку рыжего, поволок по полу, вытащил из избы, протащил по дорожке и бросил за нужником. Таким же образом вытащил второго и забросал трупы снегом. Не ровен час, нагрянут непрошеные гости, так пусть хоть не сразу обнаружат убитых. Хозяина и еще одного тятя, что нападал на меня с мечом, оттащил в конец огорода и присыпал снегом там. Ежели бы сложить их в одну кучу, что они по праву заслуживали, то, как не засыпай снегом, образовавшийся бугор будет бросаться в глаза.
Нет, задерживаться нельзя. Утром перекусим остатками еды и сразу в путь. Лошади разбойничьи в конюшне есть, седла – тоже. Так что покинем этот «гостеприимный дом» – и к папеньке, в Муром, дочку со служанкой доставим.
После нагрузки синяки и ссадины заныли снова и, кряхтя и матерясь сквозь зубы, я улегся на постель. По-моему, на ней почивал кто-то из убитых мною татей, но меня это не волновало. Устал, было только одно желание – смежить веки, поспать.
В средине ночи меня разбудил стук в окно, грубый простуженный голос прорычал:
– Архип! Открывай дверь, замерзли уже! Открывай быстрее, скотина, а то сейчас батогов отведаешь!
Я осторожно выглянул в слюдяное окошко. Никакой четкости, только смутные тени. Хорошо хоть не скобленый бычий пузырь натянут, как в крестьянских избах. По крайней мере – их трое, если никто не пошел в конюшню. Использовать эффект внезапности, что ли?
Двое на крыльце, в дверь кулаками барабанят, один в окно стучит. Так и быть, открою, но погреться точно не пущу. Осторожно ступая, подошел к двери, сжимая саблю в руке. Тихонько отодвинул дубовый запор, благо он был обильно смазан салом, резко открыл дверь и вонзил саблю в живот самому ближнему ко мне татю. Выдернув саблю, так же быстро задвинул засов. За дверью раздались вопли. Раненый упал, а двое его соратников стояли в растерянности. Вот была перед ними всегда гостеприимная изба, обещавшая теплую постель и сытную еду, и вдруг раз – и у одного течет кровь из брюха. Минутное замешательство прошло, и в дверь стали бить ногами:
– Архип! Ты чего, собака поганая, делаешь? Митьку поранил, не жилец он. Ты что, вареного вина перепил? Открывай дверь, паскуда!
За оконца я не волновался – слишком малы, чтобы через них мог пролезть взрослый.
Я стоял за дверью и прислушивался.
– Слышь, Рваное Ухо, сходи в конюшню, погляди-ка, что с лошадьми, а я здесь побуду. Не нравится мне все это. Как бы не побили в избе наших мужиков.
Послышался скрип снега – второй спустился с крыльца. О! Сейчас я вас поодиночке истреблять буду. Насколько я помню, левая стена глухая, без окон. Нападения с этой стороны явно никто ожидать не будет. Я прижался к холодной стене сеней и оказался на улице – без тулупа, но в сапогах, хватило ума их быстро надеть.
Тать подошел к конюшне, открыл дверь и зашел внутрь. Буквально на цыпочках, почти не дыша, боясь нашуметь, я подкрался к открытой двери и встал сбоку. Спотыкаясь и ругаясь вполголоса, разбойник вышел и закрыл дверь, чтобы не выстудить конюшню. А тут сюрприз! За дверью – я собственной персоной. Разбойник даже вякнуть не успел, как лишился жизни. Я вытер саблю о его армяк и кинулся к избе. Прошел сквозь стену и снова оказался в сенях. Как здесь тепло! Хоть и недолго я был на улице, но слегка замерз, чай – не лето.
Из-за двери раздалось:
– Вот сукин сын, заснул он там, что ли. Завалился, небось, в сено!
Разбойник спустился с крыльца и пошел к конюшне. Через минуту оттуда донесся его вопль. Нашел подельника, только понять не может – кто его. С первым убитым на крыльце объяснимо – открылась дверь, и на их глазах один получил саблею в живот. Но второго-то кто убил?
Разбойник явно растерялся. Я прекрасно понимал его состояние. Ночь, замерз, теплая изба рядом, а уже двое убитых и неизвестно – сколько противников и где они. Именно противников. Ежу понятно, что один или больше в доме, и кто-то есть еще и во дворе. А он остался один. Расклад явно не в его пользу. И он сделал правильный вывод – пробежал к воротам – я услышал удаляющийся топот копыт.
Собираться всем и уходить? Или продолжать спать? Если он даже поскакал за подмогой, то обернуться быстро не получится, приехал, явно проделав длительный вояж – иначе чего бы ему кричать в окно, что он замерз? Рассудив так, я снова улегся в постель и постарался заснуть. Завтра надо доставить девчонок в Муром, смогут ли они держаться в седле? Верхом – это не на санях ехать по дороге.
Постепенно сон сморил меня, и я уснул.
Рано утром меня разбудили мои подопечные девицы.
– Юра, вставать пора!
Еле продрав глаза, встал. Так хотелось спать, да и тело просило отдыха.
– Можно мы… – девчонки замялись, – до ветра сходим?
– Идите, посторонних никого во дворе нет.
Выглядели девчонки просто отлично – выспались, щечки розовые, глазки блестят. Вот что значит молодость. Рядом с ними я, тридцатипятилетний мужчина, чувствовал себя едва ли не стариком. Или это давил на плечи груз не всегда приятных событий и душегубства, пусть и вынужденного, ратного?
Со двора донесся девичий визг. Выхватив саблю из ножен, едва успев обуть сапоги, я, как был в одной рубашке и штанах, вылетел стремглав во двор.
Девчонки пошли в нужник и наткнулись на убитого мною татя, а поодаль лежал еще один, с отсеченной головой. Его голова лежала прямо на дорожке.
Тьфу ты, совсем про них забыл, надо было утащить убитых в огород за домом, снегом присыпать. А получилось – девчонок только напугал.
– Чего кричать-то, меня всполошили.
– Мертвые же лежат!
– Живых бояться надо, а мертвые что – взору только неприятно.
