Игорь Скарбек - За Тридевять Земель
Вдали виднелись спускающиеся от унылых вершин искрящиеся снегами ярко-белые языки ледников. Пустынные горные цепи вздымались перед медленно продвигавшимся караваном десятками параллельных хребтов, и не было, казалось, конца миру величественной сьерры. Небо над головой на протяжении всего пути было удивительно чистым, а прозрачно-хрустальный воздух свеж и бодрящ. Однако иногда, на особенно трудных перевалах, сказывалась нехватка кислорода; слабость сковывала движения, трудно дышалось, свинцом наливался мозг.
Долго ли, коротко ли, добрались до знакомого вроде бы места, вдоль и поперек изрезанного длинными извилистыми расщелинами. Здесь россиянам вместе со своими месками с неимоверными трудностями и предельной осторожностью пришлось огибать тысячефутовой глубины пропасть. Целый лес мертвых деревьев круто спускался к страшному ее дну. Гул, исходящий от бурлившей внизу реки, едва долетал до слуха путников.
Ермей Ветка и Лешек Мавр, исполнявшие теперь роль проводников каравана, попав в эту столь запутанную сеть пропастей и ущелий, узнавали и вместе с тем не узнавали свой прежний маршрут. Карабкаясь по неровным трещинам и уступам скалистых откосов, они наконец выбрались на бесплодное плоскогорье открытой всем ветрам «висячей долины», откуда узрели нескончаемую цепь вулканических конусов, возвышающихся над скалистыми гребнями сьерры на всем ее видимом протяжении. К югу от реки Колумбия, известного вулкана Шаста и близнеца его — Шастино, вплоть до Средней Калифорнии подобных, просыпающихся время от времени, огнедышащих гор насчитывалось более сотни...
— Да вроде горы эти с порубленными верхушками были тогда по левую руку, а ныне — по правую...— неуверенно проговорил Ветка, обращаясь к Лешеку.
— И правда,— согласился тот.— Незадача...
Не прошли и сотни шагов, как оказались в новом ущелье, которое постепенно сужалось и, поворотивши в сторону, устремлялось куда-то вверх. Изредка встречались ответвления от него, однако теперь, уразумев, что обошли искомую галерею золотоносых идолов с обратной стороны, проводники уверенно выбирали нужный маршрут. Шли молча. Лешеку Мавру припомнилась почему-то та самая стрела с изумрудным носком на конце, что едва не стоила ему жизни... Скоро каменистая тропа выровнялась, потом снова резко пошла под уклон. В воздухе запахло серой. Сделав еще несколько поворотов, путники очутились на дне кратера небольшого притихшего вулкана, затаившегося в своем злобном коварстве. Тяжелый, удушливый газ выбивался из-под расщелин наружу и словно ластился к земле, обволакивая гладкие зеленоватые, покрытые ослизлой плесенью валуны.
— Виждь! — негромко обратился Ветка к одноглазому, указывая перстом куда-то вверх.— Нам вроде туда... Иль нет...
Лешек Мавр взглянул в том направлении, куда указывал ему старовояжный, но так ничего и не усмотрел, разве что черно-сизые крылья кондоров, круживших над зубчатыми краями котлована.
— Да не туда глядишь! Смотри правей,— поворотил Ермей поляка. Только теперь увидел Лешек тот самый верный ориентир, что привлек к себе их внимание еще во время первого посещения этих мест. Неподалеку от выхода из идольской галереи приметили они тогда на оголенном кусте одинокого чапыжника окатанный, отшлифованный до блеска песками и ветрами человеческий череп. Золотая Пещера, являвшаяся целью их многотрудного путешествия, находилась теперь где-то совсем рядом. Однако, выбравшись из кратера наружу, они были до того поражены представшим их очам зрелищем, что на время даже забыли о главной задаче своей экспедиции. Прошлый раз они не спускались вниз из галереи, а посему и не могли увидеть эти мертвые величественные руины Таинственного Города, что раскинулся сейчас вокруг.
Едва золотоискатели перешагнули порог галереи идолов, как позади них в тихом прозрачном воздухе раздался вой. Сначала он был едва различим, потом все более громок и настойчив. Ничто на свете не могло сравниться с этим ужасающим, монотонным и отвратительным воем. Кровь стыла в жилах от этого нескончаемого концерта: было явственно слышно, как чей-то голос тут же подхватывался другим, потом еще одним... Каждый участник экспедиции всем своим существом, напрягшимися до предела нервами чувствовал, что за ним зорко и неустанно следят. Поджавши хвосты, жалобно скулили собаки. Каза лось, что Духи Гор и Подземелий и впрямь не желают расставаться со своими сокровищами. Словно пробудилось дремавшее столетиями встревоженное Эхо...
И тут произошло нечто, совершенно удивительное по своей природе, никак не объяснимое. Поотставший от остальных россиян Епимах узрел вдруг впереди себя на расстоянии всего лишь нескольких сажен будто сотканную из воздуха, совсем юную девушку необычайной, сказочной красоты. Ее свободное одеяние было расписано какими-то замысловатыми, таинственными фигурами-письменами. Иеромонах успел заметить, что разноцветные полосы, круги, квадраты и прямоугольники на ее платье повторялись в некой строгой последовательности... Как тут было не вспомнить о старом предании, гласящем, что в начале XVI века оставшиеся в живых инки, спасаясь от пуль и мечей беспощадных рейтар, нашли приют где-то в горах Сьерра-Невады. Как тут было не вспомнить про историю прекрасной Беатрис, несчастной наследницы Великого Престола. «Неужели она!» — пронеслось в голове ученого, всезнающего монаха. Но девушка-инка растаяла так же быстро и неожиданно, как появилась...
На сторожевой башне мелькнули неведомые огоньки. Потом погасли... Вслед за их исчезновением разом умолк и ужасающий вой. И снова продолжили россияне путь свой, плутая по подземным лабиринтам. Спустя некоторое время оказались они в продолговатой галерее футов в десять высотой. Пройдя еще немного, поворотили направо и, наконец... увидели вырубленный в горной породе проем с дверью на каменных петлях. Толкнув ее, очутились в довольно просторном помещении. Картина, представшая взору россиян, захватывала дух, безусловно, превосходя все, что видели они допрежь... В необъятных размеров каменной зале лежали чаемые сокровища! В наполненных до краев сундуках не было ни золотых монет, ни шедевров доколумбовых цивилизаций, ни масок египетских фараонов, ни уникальных скифских ваз... Здесь было лишь золото, только золото, одно золото — «искры зыбей», как говорили древние норманны; золото в виде песка и пепитов... При виде такого обилия желтого металла, на котором во все времена исторические лежало, да и по сей день лежит «дьявольское клеймо», Лешеку невольно пришли на память слова великого римского поэта: «О! аури сакра фамес!» (О! Проклятая жажда золота!)
«Прав был Вергилий! Много раз прав!» — подумалось мятежному поляку, когда представил он, как тысячи индейцев поднимали из сырых и мрачных, словно пасть чудовища, шахт-преисподен мешки бычьей кожи, наполненные презренным металлом, и тащили их на своих плечах.
