Тайна Моря - Брэм Стокер
Здесь он замолчал и сощурился: какая-то мысль об опасности напомнила ему об осторожности. Я тоже хранил молчание: мне хотелось подумать. Если только я не превратно понял, он только что сделал поразительное признание, выдавшее его с головой. При единственной нашей встрече он объяснил, что найденные мной страницы — из книги в его библиотеке. Мы и в самом деле намекнули, что в тех знаках может крыться шифр, но тогда он этого не подтвердил. И уж точно ничем не показал своей уверенности в том, что мы раскрыли секрет. Как же он узнал — или на каком основании предположил, — что мне все известно? Момент был каверзный. Промолчи я — и он принял бы свой вывод за истину, а тогда я мог бы уже ничего не узнать о его цели. И я заговорил:
— Прошу прощения, сэр, но вы предполагаете с моей стороны знание некой тайной истории вашей семьи и папских сокровищ, а объясняете это лишь тем, что видели в моих руках книгу, часть которой давно утеряна. Правильно ли я понимаю, что если где-то существует — или может существовать — секрет, то подозревающий о нем непременно его знает?
Буравящий взгляд испанца сощуривался все ýже и ýже, пока зрачки не стали как у кота в темноте — узкая щелка пещеры, где пылает пламя. Добрых полминуты он пристально всматривался в меня, и не скрою, что я смутился. Тут он имел превосходство. Ведь я знал, что сказанное им — правда: я знал секрет спрятанного сокровища. Он каким-то образом раскрыл степень моих знаний. До сих пор он говорил только правду, я же увиливал — и нам обоим это было известно! Тут он заговорил, словно решившись вести дело прямо и откровенно. Как же странно было слышать эту откровенность испанца:
— Зачем ходить вокруг да около? Я знаю, вы знаете, и мы оба знаем, что знает второй. Я прочитал то, что вы писали о секрете, почерпнутом с шифрованных страниц свода законов.
При его словах передо мной встали все подробности его визита в Кром. Тогда он видел только печатные страницы с шифром, он не мог видеть моей расшифровки, лежавшей на столе перевернутой. Мы скрыли ее, услышав, что кто-то идет.
— Значит, вы побывали в замке снова! — вырвалось у меня.
Моей целью было смутить его, но я ничего не добился. За его угрюмой откровенностью таилась несгибаемая целеустремленность, защищавшая от любых сюрпризов.
— Именно, — произнес он медленно и с улыбкой, обнажившей оскал, точно у волка перед Красной Шапочкой.
— Как странно, мне в Кроме об этом не рассказывали, — произнес я словно самому себе.
— Они и не знали! — ответил он. — Во второй раз я навестил родной дом дорóгой, не известной никому, кроме меня.
И снова показались его клыки. Он знал, что признаётся в дурном, но решил держаться до конца, тем самым проявив жестокость, скрывавшуюся за его силой. Словно в этот миг о себе дал знать его родовой инстинкт. Некогда Испания находилась в руках мавров, и теперь в благороднейших из старых семей течет черная кровь. В Испании это не считается пятном позора, как на Западе. Эта древняя дьявольщина, от которой происходят дикарство и худу[50], так и блеснула в сумрачной улыбке воплощенной мятежной решимости. Это-то и позволило мне застичь противника врасплох — ударить по его сложному характеру так, чтобы одна половина предала вторую.
— Как странно! — сказал я, вновь словно самому себе. — У цивилизованных людей втайне прийти в чужой дом считается преступлением!
— Это мой дом! — быстро парировал он, и его смуглое лицо залилось краской.
— И снова странно! — сказал я. — Когда миссис Джек сняла замок, в ее договоре не было ни слова о праве хозяина входить тайно! Напротив, посещения были строго оговорены.
— Человек имеет право входить в собственный дом, когда и как сочтет нужным, и защитить собственность, украденную у него чужаками!
Последние слова он бросил с таким нескрываемым желанием задеть меня, что я насторожился. Очевидно, он пытался меня разозлить, как я разозлил его. Я же решил впредь не давать волю чувствам, что бы он ни говорил.
Ответил я с напускным раздражением:
— В законе прописаны все средства против преступлений. И он, сколько мне известно, не позволяет втайне входить в дом, сданный другому. В договоре подразумевается мирное проживание, если только отдельно не указано право вторжения.
— Мой агент не имел права сдавать замок без этой оговорки, — ответил с презрением он.
— О, вот только он сдал, и по закону мы связаны действиями наших агентов. Facit per alium[51] — такова максима закона. Что до кражи, то знайте, что всю вашу собственность в Кроме не трогали и пальцем. Бумаги, которые вы потребовали, остались в книге, а книга осталась на полке, куда вы сами ее и поместили. За то поручится миссис Джек.
Он промолчал; а поскольку факты требовалось проговорить между нами до конца, я продолжил:
— Правильно ли я понимаю, что в свой ночной визит вы прочитали личные бумаги на столе в библиотеке? Я, кстати, предполагаю, он был ночным?
— Да.
— Тогда, сэр, — теперь я говорил резко, — кто тут виновен в краже? Мы — мисс Дрейк и я — нашли те бумаги по случаю. Если хотите знать, они лежали в дубовом сундуке, который я приобрел на аукционе на улице Питерхеда. Мы заподозрили в них шифр и трудились над ним, пока не раскрыли тайну. Вот что сделали мы — мы, даже не знавшие вашего имени! А что же сделали вы? Пришли как званый гость, с разрешения, в дом, снятый добропорядочными незнакомцами. Там узнали свои утраченные бумаги. Мы их вам вернули. После этого законы чести требовали раскрыться перед нами. Вы спросили, узнали ли мы секрет сокровища? Нет! Вы ушли, а вернулись аки тать в нощи и украли наш секрет. Да, сэр, это вы — вор! — Он в возмущении вскинул руку. — Тогда это
