Розалинда Лейкер - Венецианская маска
— Что ты предлагаешь?
— Используй свои мозги! Твои предки всегда избавлялись от бесплодных жен или любого, кто стоял у них на пути. Что случилось с тобой? Ты даже не смог убить этого Торриси, когда у тебя была возможность.
Возмущение заставило его задрожать от гнева.
— Все, мама! — заявил он свирепо, вскакивая со стула. — На этот раз ты уйдешь и никогда больше не вернешься!
Он широкими шагами ушел прочь от нее, а она пронзительным голосом кричала ему вслед:
— Идиот! Ты приведешь в упадок Дом Селано! — Трясущейся рукой она взяла свою трость, чтобы следовать за ним. Она горько раскаивалась в том, что не отравила Елену, когда у нее была сила и возможность. — Торриси одержат верх!
В коридоре он встретил Лавинию.
— Отправь эту старую каргу в ее обиталище и никогда больше не привози сюда!
Он не обернулся, даже когда услышал, что Лавиния закричала, открыв двери салона и увидев, что их мать лежит на полу. Когда ему сообщили, что синьора перенесла еще один приступ, он просто спросил, жива ли она еще. Узнав, что жива, он не отменил указаний своей сестре. Синьора была отправлена из палаццо Селано, ее речь стала невнятной и вся ее левая сторона была полностью парализована. Но ее взгляд был таким же осуждающим, как и всегда. Елена, возвращаясь во дворец, дрожала: как ни странно, блеск в глазах синьоры был сиянием злорадного триумфа.
Мариетта была огорчена невидимым барьером, который возник между ней и Доменико, с тех пор как он вернулся. Она понимала, что он осознавал это, потому что несколько раз спрашивал ее, что не так. Но она по-прежнему не могла сказать ему все, что хотела.
Сам Доменико думал, что изменение в Мариетте произошло в связи с родами, каким бы невероятным это ни казалось. Она была любящей и страстной, как и раньше, но теперь он чувствовал, что она отдалилась от него. Возможно, что-то случилось в доме Адрианны, чего никогда бы не произошло, если бы Мариетта рожала дома с надлежащим медицинским уходом. Когда он благодарил Адрианну за все, что она сделала, женщина выглядела смущенной и качала головой. Что пошло не так, о чем он не знал? Что бы это ни было, он имел право знать. Следующий раз, когда Адрианна придет к ним домой, он спросит ее об этом прямо. Она была честной разумной женщиной и должна ответить ему, что не смогла сделать Мариетта.
Такая возможность представилась во время следующего визита Адрианны. Мариетта, неся Элизабетту и держа за руку младшего ребенка Адрианны, пошла в другую комнату, где хранила вазу со сладостями. Другие три ребенка последовали за ними, и он остался наедине с Адрианной. Опыт в перекрестных допросах позволил ему застать ее врасплох прямым и неожиданным вопросом.
— Что случилось, когда родилась Элизабетта?
Ее руки невольно дернулись, и краска залила лицо.
— Как я говорила тебе раньше, был момент, когда мы все очень испугались, что не обойдется без наложения щипцов, но затем все прошло хорошо.
Голос ее звучал твердо, несмотря на то что она покраснела.
— Мариетта была при смерти? Пожалуйста, скажи мне.
— Вовсе нет. Ведь Мариетта рассказала тебе это?
Доменико кивнул.
— Она убедила меня, но ведь она знает, что значит для меня потерять ее.
— Не бойся на этот счет, Доменико.
Ему пришлось довольствоваться тем, что она сказала, потому что вернулись Мариетта и дети. Тем не менее сомнения его сохранялись. Было что-то не так, и до тех пор, пока это не будет выяснено, его отношения с Мариеттой не могут стать прежними, какими они были до отъезда в Санкт-Петербург. Оставить ее тогда оказалось тяжелее, чем он мог себе представить. Постепенно Мариетта осознала, что она позволила своему гневу превзойти все пределы. Она видела, что Доменико беспокоится о ней, и наконец решила, что это должно закончиться. Когда они вскоре приехали на виллу, которая всегда была местом, где она чувствовала себя спокойно, она нашла в себе силы поговорить с ним об Анжеле и той злосчастной папке. Они сидели рядом на террасе, муж держал ее за руку и честно объяснял, как все произошло.
— Анжела всегда интересовалась любыми романтическими ситуациями, — говорил он мягко, — и, после того как она увидела тебя и француза в ридотто, она захотела узнать, как девушка из Пиеты смогла ускользнуть из оспедаля сама. Именно поэтому она хотела, чтобы за тобой следили. Не думай, что она хотела тебе зла. Напротив, когда она узнала, что молодой человек покинул Венецию, она была очень обеспокоена, боясь, что ты будешь глубоко опечалена. Теперь ты знаешь всю правду. Что касается письма, которое она оставила мне, — сказал он в заключение, — она желала только добра и мне, и тебе. Никогда не думай, что она хотела бы, чтобы память о ней стояла между нами. Именно поэтому я приказал убрать ее портреты в свой кабинет.
— Ты сделал это для меня?
— Ты думала иначе? Мое горе излечилось до того, как я женился на тебе, надеялся, что прошлое и для тебя стало лишь воспоминанием.
— Стало, — сказала она искренне, веря в его правдивость. — Если ты хочешь, портреты Анжелы могут быть возвращены на свои первоначальные места.
— Это порадовало бы ее, но я хочу, чтобы это решила ты сама.
Мариетта жалела, что не может рассказать ему правду об Элизабетте, но это был секрет, который она будет хранить до конца своих дней. Ее утешением было то, что он любил Элизабетту, считая ее своим собственным ребенком.
Именно благодаря ему Элизабетта сделала свой первый шаг. Взволнованные крики Доменико заставили Мариетту прибежать и увидеть, как дочь смешно ковыляет по полу. Счастливые, они вместе хвалили ребенка. Элизабетта сделала несколько шагов под взглядом Анжелы с портрета, который вернули на свое место на стене.
Елена собрала настоящее досье из подслушанных обрывков разговоров, когда предупредила Мариетту, что против Доменико замышляется заговор. Говоря об этом, она волновалась:
— Я не знаю, что именно, но Маурицио бывал здесь слишком часто за последние три недели, даже чаще, чем раньше за многие месяцы. Должно быть что-то важное, чтобы вытащить его из дома. Возможно, другие нуждаются в нем, потому что он является мозгом семьи. И я знаю, что, когда они называют имя Торриси, они имеют в виду только Доменико.
— Если только не раскрыли местонахождение Антонио. Но он настороже в любом случае. Доменико знает из его писем, что он хорошо осознает опасность.
— Ты могла бы найти способ сказать Доменико быть более осторожным, чем когда-либо?
— Я скажу, — пообещала Мариетта, — как только он вернется. Он снова уехал в одну из своих командировок.
— Если у меня когда-либо появится что-то действительно важное, я адресую всю папку ему и оставлю в Пиете с пометкой «срочно». Тогда я буду уверена, что он получит ее без того, чтобы вовлекать тебя.
